Поэты вне литературных групп и течений. м.а. волошин, м.и. цветаева. Тест по творчеству М. Цветаевой К какому литературному направлению принадлежала цветаева

Как мы уже отмечали выше, еще одним важным духовным явлением серебряного века стал русский модернизм. Он составляет часть духовного ренессанса и воплощает собой русское художественное возрождение. Подобно , модернизм поставил перед собой задачу возродить самоценность и самодостаточность искусства, освободить его от социальной, политической или какой- либо другой служебной роли.

Он выступил одновременно и против утилитаризма в подходе к искусству, и против академизма, считая, что в первом случае искусство растворяется в какой-либо внехудожественной и внеэстетической полезной функции: оно должно просвещать, воспитывать, обучать, вдохновлять на великие дела и поступки и тем самым оправдывать свое существование; во втором случае оно перестает быть живым, теряет свой внутренний смысл.

С точки зрения модернизма, искусство должно уходить от этих двух указанных крайностей. Оно должно быть «искусством для искусства», «чистым» искусством. Его назначение заключается в решении своих внутренних проблем, в поиске новых форм, новых приемов и средств выражения. В его компетенцию входит внутренний духовный мир человека, сфера чувств и страстей, интимные переживания и т.д.

Русский модернизм имеет заметные отличия от религиозного ренессанса. Если последний тяготел к славянофильству, был озабочен поиском и сохранением русской самобытности, то первый охватывал европеизированную часть русской интеллигенции. В особенности это касается русского символизма, возникшего под прямым влиянием западного символизма. Как и западный, русский модернизм отмечен декадансом, упадничеством. Многие его представители увлекались мистикой, магией, оккультизмом, модными религиозными сектами. В целом русский модернизм представляет собой сложное, разнородное и противоречивое явление.

Русский модернизм имеет своих отечественных предшественников. Первым и главным среди них является А.С. Пушкин, родоначальник русской классической словесности, выдвинувший в свое время четкую установку: «Цель поэзии — поэзия». Сам он, однако, не слишком строго следовал данной установке. Его творчество органически сочетало в себе высокую художественность с активной вовлеченностью в реальную жизнь.

После него тенденция к тесной связи искусства с жизнью усиливается. Особую роль в этом процессе сыграл Н.В. Гоголь, который рассматривал искусство как способ переустройства жизни, способ воздействия и преображения действительности. Концепция Н.В. Гоголя оказала определяющее воздействие на последующую литературу, главным направлением в которой был реализм. Об этом свидетельствует известное выражение, которое разделяли многие русские писатели: «Все мы вышли из «Шинели» Гоголя».

Наряду с главным направлением в поэзии существовала тенденция, которая стремилась оградить ее от повседневности и обыденности, прозаических сторон жизни, наполнить ее тонкой образностью, высокой художественностью, подлинной духовностью, светлыми и благородными порывами. Эту тенденцию поддерживали такие поэты, как К.Н. Батюшков, Ф.И. Иотчев, А.А. Фет. В 1880-е гг. она заметно ослабла и шла к своему угасанию. Именно эту тенденцию решил поддержать и продолжить русский модернизм в лице символизма, акмеизма и некоторых других течений.

Символизм

Символизм включал два поколения поэтов. В первое входили Д.С. Мережковский. В.Я. Брюсов, К.Д. Бальмонт. Во второе — А.А. Блок, А. Белый, В.И. Иванов.

Д.С. Мережковский одним из первых выразил необходимость выбора между искусством «художественного материализма» и искусством «страстных идеальных порывов духа», делая свой выбор безусловно в пользу последнего. Он считает, что подлинное искусство должно включать в себя сложные символы, мистическое содержание, новые средства художественного воздействия. Поэзия, по его мнению, начинается там, где есть порыв к идеальному смыслу вечных образов.

В таком же духе рассматривает искусство К.Д. Бальмонт. Символическую поэзию он определяет как «поэзию, в которой органически, не насильственно сливаются два содержания: скрытая отвлеченность и очевидная красота». Поэзия для него начинается там, где есть порыв к новому сочетанию красок и звуков в их неотразимой убедительности.

В.Я. Брюсов является одной из центральных фигур символизма. В его поэзии и теоретических работах данное течение предстает в наиболее полном и развернутом виде. Он убежден, что подлинное искусство по своей природе является элитарным. Оно не может быть доступным и понятным каждому. Понять художника по-настоящему может только мудрец.

Брюсов подчеркивает автономность искусства, его независимость как от науки и рациональною познания, так и от религии и мистики. Он рассматривает символизм только как искусство, видя в нем особый метод искусства. Правда, в поздний период своего творчества он увлекался оккультизмом и уже не сомневался в существовании потустороннего мира, доступною одним только оккультным наукам.

Брюсов также провозглашает свободу искусства от социально- политических, идеологических и иных внешних факторов. В стихотворении «Юному поэту» он настоятельно советует: «Поклоняйся искусству, только ему, безраздельно, бесцельно». Но, подчеркивая самоценность искусства, он все-таки не склоняется к позиции «искусства для искусства», которому не нужен зритель, читатель, слушатель.

Вслед за романтизмом Брюсов противопоставляет идеал и реальность, небо и землю, относя реальность и землю к сфере «практической речи», а идеал и небо — к области поэзии. Содержанием его поэзии становится тема ухода из здешнего мира, погружение во внутренний мир, порывы к запредельному, к нездешнему миру, прозрения и предчувствия. Он заявляет: «Земля мне чужда». Символ противопоставлен у него всякой очевидности, общепринятым нормам, простым фактам. Его сферой объявляются небо и порывы духа. Поэзия для Брюсова начинается там, где есть порыв к беспредельному. Он принял революцию 1917 г., заявив по этому поводу: «Революция красива и как историческое явление величественна».

Второе поколение , опираясь на учение Вл. Соловьева о «положительном Всеединстве», внесло заметные изменения в концепцию символизма. Последний перестает быть чисто эстетическим явлением, только искусством. Он приобретает религиозно-философское измерение, теснее смыкается с мистикой и оккультизмом.

Более сложным и многомерным становится символ, его сфера значительно расширяется. Искусство при этом упрочивает свою связь с реальной жизнью, оно в большей мере наделяется жизнетворящей и жизнепреобразующей силой. В равной мере усилено понимание искусства как высшего способа познания. Вместе с тем было значительно ослаблено прежнее противопоставление идеала и действительности, земного и небесного. Их антитеза сохранялась, но одновременно уже допускаюсь установление между ними единства и гармонии.

Мистическая и религиозно-философская стороны символизма по-особому отчетливо проявились в творчестве Вяч. Иванова. Он также подчеркивал многомерность символа, считая, что подлинный символ всегда беспределен и неисчерпаем, многолик и многосмыслен. Сходные идеи развивает А. Белый.

Символизм как поэзия и искусство получил наиболее яркое и полное воплощение в творчестве А. Блока. Среди первых его произведений самым лучшим стали «Стихи о Прекрасной Даме», написанные под прямым влиянием идей Вл. Соловьева о Софии, Вечной Женственности. В них образ идеальной и божественной Софии воплощается в конкретные и живые черты возлюбленной, будущей жены поэта.

Позже в творчестве А. Блока на передний план выходит тема России, любви к ней. Этой теме посвящены лучшие его стихи, в том числе «Русь», «Скифы», «Родина». Он даже отмечает: «Все, что я написал, — это все о России». Теперь возвышенное и рыцарское поклонение обращено к Родине.

Значительное место в творчестве А. Блока занимает тема революции, тема «музыки революции». Он был в числе тех, кто принял Октябрьскую революцию и ее радикализм. Ей он посвятил многие философско-эстетические работы, а также поэму «Двенадцать». Однако, принимая революцию, вслушиваясь в ее «музыку», он видел, что реальная революция далеко расходится со своим идеалом. Тем не менее он принимает ее как объективную неизбежность, как «возмездие» за «страшный мир».

Сознавая неизбежность революции и видя ее разрушительный характер, А. Блок выдвигает в поэме «Двенадцать» свое решение проблемы. Он предлагает соединить революцию с христианством, поставить во главе ее Христа. Не «отменять» ее — это невозможно, но соединить с христианским гуманизмом и тем самым «очеловечить» ее.

Акмеизм

Акмеизм (от греч. «акмэ» — высшая степень расцвета) представляют прежде всего три имени: Н.С. Гумилев (1886-1921), О.Э. Мандельштам (1891-1938), А.А. Ахматова (1889-1966). Он возник как поэтическое объединение «Цех поэтов» (1911), противопоставив себя символизму, центром которого была «Академия стиха». Сторонники акмеизма отвергали неясность и намеки, многозначность и безмерность, отвлеченность и абстрактность символизма.

Они реабилитировали простое и ясное восприятие жизни, восстановили в поэзии ценность гармонии, формы и композиции. Можно сказать, что акмеисты спустили поэзию с неба на землю, возвратили се в естественный, земной мир. В то же время они сохранили высокую духовность поэзии, стремление к подлинной художественности, глубокому смыслу и эстетическому совершенству.

Н. Гумилев внес наибольший вклад в разработку теории акмеизма. Он определяет его как новую поэзию, идущую на смену символизму, которая не ставит целью проникнуть в запредельные миры и постигнуть непознаваемое. Она предпочитает заниматься более доступными для понимания вещами. Однако это не означает сведения ее к каким-либо практическим целям. Гумилев сближает поэзию и религию, считая, что обе они требуют от человека духовной работы. Они играют главную роль в духовном преобразовании человека в высший тип. Тема «сильного человека», его духовного роста, его способности делать свободный и достойный выбор составляет центральную тему поэзии Н. Гумилева.

О. Мандельштам в своем творчестве наиболее последовательно проводит линию на отказ от беспредельных миров, космических пространств, неизмеримых бездн, от всего загадочного, таинственного и непостижимого. Всему этому он предпочитает «малые царства» и «малые формы», земное и человеческое. В своем творчестве он полагается не на безотчетное вдохновение, а на вдохновение мастерства. объединяющего и искусство, и работу. Вместе с тем его произведения отмечены тонкой поэзией и строгим вкусом.

А. Ахматова является одной из самых ярких фигур русской поэзии и русской культуры. Ее поэзия рождалась под сильным влиянием А.С. Пушкина и стала самым верным продолжением линии великого русского поэта. В ее поэзии не было никакого эстетства, никакой салонности, ничего искусственного. Ее голос звучал предельно искренне и естественно. Поэтический язык А. Ахматовой сближается с разговорной речью, что делает его удивительно простым и естественным. Источником ее творчества была ее удивительно глубокая, щедрая и открытая душа.

В отличие от символистов, которые черпали свое вдохновение в загадках мироздания, тайнах смерти, восточной мистике, А. Ахматова находила свое вдохновение в конкретных событиях живой жизни. Как бы подчеркивая особенность своего понимания поэзии, она писана: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда. Как желтый одуванчик у забора. Как лопухи и лебеда».

Поэзия А. Ахматовой начиналась с темы любви, ставшей затем центральной и прошедшей через все творчество. Наряду с этим в ее произведениях нашли глубокое отражение все беды, радости и потери, которые пришлось испытать и понести ее народу ее стране и ей самой. К числу шедевров А. Ахматовой относятся «Библейские мотивы», «Поэт», «Данте», «Эпические мотивы», «Реквием», «Когда человек умирает». Эти и другие произведения наполнены глубоким смыслом, жизнью духа, напряженным психологизмом, красотой и гармонией.

К поэзии серебряного века относятся также М.И. Цветаева (1892-1941), С.А. Есенин (1895-1925) и Б. Л. Пастернак (1890-1960), хотя они сторонились всевозможных объединений и группировок.

М. Цветаева вошла в поэзию чуть раньше А. Ахматовой. Их сближают исключительный талант и высокая поэзия. Однако творческая и жизненная судьба М. Цветаевой оказалась еще более сложной и трагической. Признание и слава также шли к ней более трудным путем. Чувствуя это, она писала: «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед». Ее поэзии в большей степени присущи напряженный динамизм, романтический максимализм, страстные порывы. Таковы ее стихи из книги «Версты».

Творчество периода эмиграции (1922-1939) переполненотоской по Родине, чувством одиночества, неприкаянности, отчужденности окружающего мира. С глубокой горечью она замечает: «Здесь я ненужна. Там я невозможна». Это состояние нашло выражение в книге «После России». Вернувшись на родину, М. Цветаева не выдержала обрушившихся на нее тяжелых испытаний. Ее жизнь трагически обо рва! ас ь.

С. Есенин был наделен редчайшим поэтическим даром. Его гениальная одаренность в полной мере проявилась уже в первых сборниках — «Радуница» и «Сельский часослов». Он стал непревзойденным певцом крестьянской России. Сам себя он справедливо называл последним крестьянским поэтом. С невероятной проникновенностью и пронзительностью С. Есенин воспел красоту русской природы.

Поэзия С. Есенина является удивительно музыкальной и мелодичной. Его стихи сами собой переходят в музыку.

С. Есенин проявил себя как тонкий, неподражаемый лирик. Настоящими шедеврами высокой лирики являются «Персидские мотивы», «Письмо матери». «Собаке Качалова». Процессы, порожденные революцией, вызвали у поэта глубокое душевное смятение. Он тяжело и болезненно прощался с прежним укладом жизни. Свое внутреннее состояние он выразил в циклах «Кобыльи корабли», «Москва кабацкая», в поэме «Черный человек». И хотя в целом С. Есенин принял происходившие преобразования, духовного успокоения он так и не обрел. Внутренний разлад с самим собой и разлад с окружающим миром в конце концов привели к трагической развязке.

Б. Пастернак начал публиковать свои стихи в 1913 г.. а годом позже вышла его первая книга «Близнец в тучах». В начале творческого пути испытывал влияние А. Блока, но с символизмом разошелся. Участвовал в группе футуристов «Центрифуга», был близок к В. Маяковскому, однако не принял и авангард, в особенности его лозунг о разрыве с культурой прошлого.

В своем творчестве Пастернак продолжил линию русской философской лирики. Одной из центральных тем его поэзии стала тема неразрывной слитности с миром и природой, с жизнью в целом. Эти чувства выражены в лирическом сборнике «Сестра моя — жизнь». Пастернак признал моральную правоту революции, но отверг ее насилие. После революции в его поэзии усиливаются внутренний динамизм и напряженность, острота чувств и страстей. Тематика его произведений расширяется. Он создает революционно-исторические поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». Однако главным жанром остается лирика. В послевоенное время он написал роман «Доктор Живаго», удостоенный Нобелевской премии, от которой Б. Пастернака вынудили отказаться.

Русский модернизм ярко проявился не только в литературе, но и в других сферах художественной культуры, в частности в живописи. Наиболее полно его представляет художественное объединение «Мир искусства», которое было создано в Петербурге А.Н. Бенуа (1870- 1960) и С.П. Дягилевым (1872-1929). В него входили художники Л.С. Бакст (1866-1924). М.В. Добужинекий (1875-1957). Е.Е. Лансере (1875-1946), А.П. Остроумова-Лебедева (1871-1955), Н.К. Рерих (1874-1947), К.А. Сомов (1869-1939).

Объединение издавало одноименный журнал и устраивало выставки. Его представители исповедовали эстетику символизма, отстаивали идеи «чистого» искусства, выступали против академизма и утилитаризма в подходе к искусству, рассматривали его как средство духовного преображения жизни. Живопись и графика художников объединения отличается яркой красочностью, изысканной декоративностью, тонкой орнаментальностыо. Они внесли значительный вклад в развитие книжной графики и театральной декорации. К серебряному веку принадлежат также композитор А.Н. Скрябин (1871/72-1915) и художник М.А. Врубель (1856-1910).

Имел большое значение для развития не только русской, но и мировой культуры. Его деятели впервые выразили серьезное беспокойство по поводу того, что складывающееся соотношение между цивилизацией и культурой приобретает опасный характер, что сохранение и возрождение духовности является настоятельной необходимостью.

В результате изучения данной главы студент должен:

знать

• творческие биографии крупных поэтов "серебряного века", стоявших особняком вне существовавших поэтических направлений;
• своеобразие философско-эстетических взглядов поэтов вне течений;
• творческую эволюцию М. Цветаевой, М. Волошина, В. Ходасевича; тематику, жанровое своеобразие, поэтику их стихотворных произведений;

уметь

• объяснять основные культурно-исторические и религиознофилософские веяния, повлиявшие на творчество поэтов вне течений;
• объяснять литературные и гражданские позиции М. Цветаевой, М. Волошина, В. Ходасевича;
• показывать новизну и оригинальность творчества поэтов вне течений;

владеть

• навыками анализа стихотворений поэтов вне течений в единстве содержания и формы;
• понятиями мифопоэтика , антропософия , историософия , экзистенциальные мотивы.

За творческую независимость в среде поэтов начала XX столетия держались, думается, крепче, чем в среде прозаиков, – как за личную. Вне направлений творили многие получившие тогда известность поэты – Л. Толстой, Саша Черный, Тэффи, И. Эренбург. В этом ряду есть немало больших художников слова, заслуживающих отдельного разговора, например, М. Цветаева, М. Волошин, В. Ходасевич.

Марина Ивановна Цветаева (1892-1941)

Поэт, прозаик, драматург, переводчик Марина Цветаева родилась в Москве в семье сына сельского священника, ставшего известным ученым-искусствоведом, профессором Московского университета, основателем Музея изящных искусств (ныне – Государственный музей изобразительных искусств (ГМИН) им. А. С. Пушкина). Семья матери имела немецко-польские корни. Родительница – талантливая пианистка, ученица А. Рубинштейна – надеялась, что дочь достигнет успехов на поприще музыки, но Марину с малых лет влекло слово, возможность играть его формами, оттенками значений, сокрытыми созвучиями. Стихи она писала с шести лет, причем на трех языках – на русском, на французском, на немецком.

Семья жила в мире и согласии, но нельзя сказать, что в атмосфере любви. Отец, вероятно, не мог забыть свою первую жену, после смерти которой он остался с двумя детьми. Он всецело отдавался работе, на внимание детям у него оставалось немного времени. Мать была вдвое моложе супруга, и ее отношение к нему строилось на уважении. Доверие, искренность, взаимопонимание связывали Марину с ее сестрой Анастасией. Позже Марина Ивановна расскажет о своей семье в автобиографической прозе "Музей Александра III", "Дом у Старого Пимена" (1933), "Мать и музыка" (1934), "Отец и его музей" (1936). Правда фактов в этой прозе есть, но на их интерпретацию в значительной мере повлияло поэтическое воображение автора. Нередко, как бы вспоминая те или иные события, случаи, М. Цветаева описывала не то, как они происходили, а то, как они могли бы происходить. "Художественную трансформацию" претерпело большинство окружавших М. Цветаеву людей, включая самых близких. Да, она говорила о родителях, но в ее книгах они не только такие, какие были, а еще и такие, какие должны были быть у поэта.

Образование М. Цветаева получала в престижной гимназии на родине и за границей – в пансионах Италии, Швейцарии, Франции, Германии, – куда выезжала с матерью, иногда со всей семьей. Родительница была больна и принимала рекомендованные ей зарубежные курортные лечения. Старания врачей не помогли, она умерла, когда Марине было 14 лет. Однообразие жизни, драматизм жизни без матери скрашивали книги. Девочка много, хотя и бессистемно, читала. Относительно постоянным было увлечение неоромантизмом, творчеством Э. Ростана – литературного наследника и продолжателя традиций В. Гюго. Первая книга ее стихов, "Вечерний альбом", вышла, когда автору было 18 лет, затем последовали "Волшебный фонарь" (1912), "Из двух книг" (1913), "Версты" (1916). Мастерство крепло от книги к книге.

В 1910 г. М. Цветаева гостила на даче М. Волошина в Коктебеле, и там, на берегу Черного моря, случилась романтическая и роковая встреча с красивым эрудированным юношей, С. Эфроном. Вскоре они обвенчались. С. Эфрон был личностью пассионарной. В годы гражданской войны он участвовал в белом движении. Это движение Марина Ивановна воспела в возвышенном цикле стихов "Лебединый стан" (1917–1921). В эмиграции, во Франции, С. Эфрон уверовал в правду советской власти. Искупая "вину" перед Советами, он вошел в Союз возвращения на родину, сотрудничал с заграничными агентами ГПУ – НКВД, что, естественно, сделало и его и жену чужими в эмигрантской среде. Нужда всегда была их постоянным спутником. Семейные отношения М. Цветаевой и С. Эфрона нс были идеальными, очевидно, это было невозможно ввиду порывистого, увлекающегося, романтичного характера Марины, однако она последовала за мужем в эмиграцию, затем, в конце 30-х, – в красную Москву. Результатом возвращения был арест и расстрел мужа, тюремное заключение дочери Ариадны. Для Марины Ивановны дочь была тогда ближайшим другом, как некогда сестра. Сын Георгий погиб на фронте в начале войны. В советской России книги бывшей эмигрантки не печатали, как объясняли в издательствах, "по причине устарелости" ее лирики. М. Цветаева покончила жизнь самоубийством в эвакуации в Елабуге, не выдержав травли и просто голода. Поэту отказали в должности посудомойки в столовой, где питались эвакуированные писатели. Место ее захоронения неизвестно.

С одной стороны, особенностями поэтики М. Цветаева не смыкается с существовавшими литературными направлениями, но с другой стороны – формальные искания всех основных литературных направлений начала XX в. ей не были чужды. В цветаевском творчестве воедино сплелись классика и новизна. Кстати сказать, в отношении к М. Цветаевой сама постановка вопроса о ее принадлежности к какому-то, даже самому уважаемому, творческому или иному, сообществу кажется неуместной. Такая личность, шедшая, по ее же признанию, всегда "супротив всех", может принадлежать только себе или чему-то большому, цельному, например искусству.

Особенность смотреть на все и на всех сквозь глубоко личную поэтическую оптику возникла у М. Цветаевой очень рано и сохранилась на всю жизнь. М. Цветаева осознавала исключительность своей эстетической значимости и необходимость стремления к творческой оригинальности. То и другое требовало самого серьезного отношения к делу, готовности работать на пределе возможностей. Это отношение, эта готовность звучит в клятвенной строчке из дневника, написанной в труднейший период жизни: "Знаю, что плохих стихов не дам". Точнейшая формула исключительности М. Цветаевой выведена ею самой в стихотворении "Поэт" (1923):

Что ж мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший – сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью

В мире мер?!

Каковы излюбленные темы М. Цветаевой? Вероятно, легче назвать то, о чем она нс писала. Огромное многообразие реальностей и абстракций нашло свое отражение в се поэзии. Отчий дом, родина, близкие, города, страны, письменный стол, флора, фауна, любимые поэты, исторические личности, зло, добро, политика, молодость, старость, жизнь, смерть, Бог и – любовь во всех ее проявлениях. Это далеко неполный перечень цветаевской тематики.

Мало сказать, что М. Цветаевой было дано богатое творческое воображение, в ней жило буйствующее воображение, которое было ее благодатью и, наверное, в каком-то смысле, наказанием. Многочисленные строки двадцатилетней благополучной красавицы о смерти, неизбежности падения в бездну, "разверстую в дали", эпичны, гармоничны и – трагичны. Цветаевское смирение с неизбежностью исчезновения "с поверхности земли" мнимое. В подтексте этих строк бушует страстная влюбленность поэта в жизнь и неприятие неизбежности тления. Об этом, в связи со своими стихами о жизни и смерти, она говорила своим близким и знакомым, размышляла в письмах, например, писателю-философу В. Розанову.

Важность личного отношения к любому феномену М. Цветаева утверждала с вызовом. Вызов проявляется, например, уже в названии ее известного эссе "Мой Пушкин" (1937). Причем это настолько "ее" Пушкин, что пересказать содержание этого сочинения практически невозможно. Исторические и полумифические личности, события текущие и давнопрошедшие – С. Разин, князь С. Волконский, А. Пушкин, реформы, союзы, войны, – попадавшие в поле цветаевского художественного внимания, преображались, получали самые неожиданные интерпретации. О легендарном испанце, жившем в XIV в., распутнике и беззаконнике, в мировой литературе написано около ста пятидесяти произведений, но цветаевского Дон Жуана (цикл стихов "Дон- Жуан", 1917) не спутать ни с каким другим. Ее Дон-Жуан в драматичном разладе с самим собой, он глубоко несчастен: так и "Не было у Дон-Жуана – Донны Анны!".

Ко многим стихотворениям М. Цветаевой, где она прямо или косвенно описывает себя, свое отношение к современникам, будь то М. Волошин, Б. Пастернак, О. Мандельштам, А. Ахматова, нельзя относиться как к стихотворениям автобиографическим, отражающим ее действительное отношение к названным или другим известным ей персонам. Эмпирическая реальность для нее всегда была вторична, всегда была лишь подспорьем для создания важнейшей и первичной - поэтической реальности. В эту реальность она верила и чрезвычайно сердилась, когда окружающие с ней не соглашались. Даже в страстных любовных увлечениях, как отмечали исследователи ее творчества, сами предметы увлечения были вторичны, первична была переживаемая страсть, из которой и вырастали стихи. В этом смысле, наверное, самым близким ей поэтом был В. Маяковский, который преломлял мозаику мира в призме своего поэтического сознания и заставлял свою аудиторию заново ее узнавать.

Личность М. Цветаевой содержательна, богата, как каждая творческая личность, отличие – в своеобразной обостренности ее личностных граней, и это многое определило в цветаевских стихах. Словом, безмерность – самое точное определение для этого поэта. Если искусство строится на различных сочетаниях гармоничных аполлонийских и буйствующих дионисийских началах, то М. Цветаевой, безусловно, были ближе начала дионисийские. Это сочетание отражается в содержании, а каждое содержание требует своей формы воплощения.

Цветаевская интимная лирика не знает запретных тем, отдельные стихи, например, обращенные к дочери, могут удивить или даже отпугнуть своей откровенностью, кто-то, возможно, скажет фривольностью. Но при этом никто не найдет их пошлыми:

После бессонной ночи слабеет тело,

Милым становится и не своим, – ничьим.

В медленных жилах еще занывают стрелы –

И улыбаешься людям, как серафим...

(По перв. стр.у 1916)

Вот опять окно,

Где опять не спят.

Может – пьют вино,

Может – так сидят.

Или просто рук

Не разнимут двое.

В каждом доме, друг,

Есть окно такое.

Помолись, дружок, за бессонный дом,

За окно с огнем!

(По перв. стр., 1916)

Легкомыслие! – Милый грех,

Милый спутник и враг мой милый!

Ты в глаза мне вбрызнул смех,

и мазурку мне вбрызнул в жилы...

(По перв. стр., 1915)

Лирика любви – это почти всегда драматическое расставанье, – болезненная разлука. В "серебряный век" любовную лирику обогатили такие большие художники слова, как А. Блок, А. Ахматова, Б. Пастернак... И все-таки для рассказа о страданиях покинутой души М. Цветаева находит свое слово, свою поэтическую фигуру, свою метафору, но главное – свою интонацию. Древняя, как мир и само искусство, тема звучит у нее совсем не тривиально:

Мне нравится, что вы больны не мной...

(По перв. стр., 1916)

Б. Пастернаку

Рас – стояние: версты, мили...

Нас рас – ставили, рас – садили,

Чтобы тихо себя вели,

По двум разным концам земли...

(По перв. стр., 1925)

Если М. Цветаева вкладывала в стих ненависть, то это неистовая цветаевская ненависть. Ею пропитаны стихи о гримасах среды буржуазной и среды социалистической, ни та, ни другая не соответствовали ее критериям духовности. Надо сказать, что при всем своем увлечении вопросами искусства и литературы, М. Цветаева не была человеком, оторванным от проблем социально-исторической жизни. Об этом свидетельствуют ее письма и сочинения лиро-эпического жанра – "Поэма конца" (1924), "Поэма горы" (1924). Мечом уст своих она разила фашизм, как мало кто разил до нее. Вот поэтическая реакция М. Цветаевой на известие об оккупации Чехословакии войсками Вермахта, с кратно усиливающей трагический пафос отсылкой к Ф. Достоевскому:

О, черпая гора,

Затмившая – весь свет!

Пора – пора – пора

Творцу вернуть билет.

Отказываюсь – быть.

В Бедламе нелюдей

Отказываюсь – жить.

С волками площадей

Отказываюсь – выть.

("О, слезы на глазах!..", 1939)

Теми же масштабами измеряется выражение ее приятия:

Ахматова! – Это имя – огромный вздох,

И вглубь он падает, которая безымянна.

– И я дарю тебе свой колокольный град,

Ахматова! – и сердце свое в придачу.

("Ахматовой ", 1916)

Как-то естественно смотрится то, что природно-космическими масштабами М. Цветаева измеряет свое явление в мир. Рябина – се дерево, цвет крови – ее цвет.

Красною кистью рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

(По перв. стр ., 1916)

Рябина –

Судьбина

Рябина –

Спусками...

Судьбина

(По перв. стр., 1934)

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все – равно, и все – едино.

По если по дороге куст

Встает, особенно – рябина...

(По перв. стр:. "Тоска по родине! Давно...", 1934)

Молодость моя! Моя морока –

Молодость! Мой лоскуток кумашный.

("Молодость", 1921)

Представляется, что нет таких лексических пластов, нет таких форм словообразования, к которым не обращалась бы М. Цветаева: вульгаризмы, кальки, неологизмы, даже жаргонизмы, – все смотрится очень гармонично в ее дисгармоничной поэзии. Она обращается к силлаботонике, к тонике, к белому стиху, к вариативной строфике, к разным размерам, рифмам, ритмам. Трудно назвать другого такого поэта, который бы так виртуозно играл анжанбеманами, который так бы опирался на строчные знаки, на авторскую пунктуацию. Любимые знаки М. Цветаевой, конечно, восклицательный и тире, вводящее многозначительную паузу. Часто встречается многоточие: поэту или лирическому герою будто бы не хватает слов, чтобы выразить охватившее чувство. Мало существует поэтических фигур, приемов, к которым бы она не прибегала. Значительный источник образности М. Цветаева открыла в фольклоре. В глубине ее строфы проглядывается и былинное сказание, и сказка, и легенда, и лубок, и заговор, и плач, и частушка. Но и всего этого ей не достаточно. В русские мелодии ее стиха вплетаются мелодии других народов. Вот пример обращения художника слова к цыганской палитре:

Скоро уж из ласточек – в колдуньи!

Молодость! Простимся накануне.

Полыхни малиновою юбкой,

Молодость моя! Моя голубка Смуглая! Разор моей души!

Молодость моя! Утешь, спляши!

Полосни лазоревою шалью,

Шалая моя! Пошалевали

Досыта с тобой! – Спляши, ошпарь!

Золотце мое – прощай янтарь!

(По перв. стр ., 1921)

Стихи М. Цветаевой – это ритмы ее души, это пульсация ее крови, она не преувеличивала, когда писала о своем творчестве:

Вскрыла жилы: неостановимо,

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки!

Всякая тарелка будет – мелкой...

(По перв. стр., 1934)

Завершать слово о М. Цветаевой строчками из стихотворения, написанного ею где-то в двадцатилетием возрасте, – не ново. Не ново, но заманчиво и логично: удивительно верно оказалось в этом стихотворении финальное авторское предположение:

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

(По перв. стр.: "Моим стихам , написанным так рано...", 1913) Черед действительно настал .

• Первые серьезные исследования о творчестве М. Цветаевой появились в России в конце 80-х гг. ушедшего столетия, например: Павловский А. Куст рябины. О поэзии Марины Цветаевой. Л., 1989; Саакяны, А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М., 1997. До сих пор эти работы не потеряли своей научной ценности. Современное цветаевоведение огромно.

К Вам душа так радостно влекома…

О, какая веет благодать

От страниц «Вечернего альбома»!

Кто Вам дал такую ясность красок?

Кто Вам дал такую точность слов?

Смелость все сказать – от детских ласок

До весенних, новолунных снов?

Ваша книга – это весть «оттуда»,

Утренняя, благостная весть…

Я давно уж не приемлю чуда…

Но как сладко слышать: «Чудо есть!»

М. Волошин

Марина Цветаева – великий романтик Серебряного века.

Особенности раннего творчества Цветаевой.

Своеобразие тем и средств их воплощения в сборнике «Вечерний альбом».

Особенности лирики в сборнике «Волшебный фонарь». Отклики в критике.

Черты сходства и различия двух сборников Поэта.

Место ранних сборников в поэтическом наследии.

III. Значение ранней лирики в формировании Поэта

М. Цветаевой.

Марина Цветаева – великий романтик Серебряного

века.

Творчество Марины Цветаевой - выдающееся и самобытное явление как культуры серебряного века, так и всей истории русской литературы. Она принесла в русскую поэзию небывалую дотоле глубину и выразительность лиризма. Благодаря ей русская поэзия получила новое направление в самораскрытии женской души с ее трагическими противоречиями.

Сегодня Марину Цветаеву знают и любят миллионы людей: не только у нас, но и во всем мире. Ее поэзия вошла в культурный обиход, сделалось неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Сколько цветаевских строчек мгновенно стали крылатыми! На горизонте русской поэзии неожиданно вырисовывалась романтическая тень Поэта. То была стремительная женская фигура – с крыльями стихов за плечами и гордым профилем. Если Ахматову сравнивали с Сафо, то Цветаева была Никой Самофракийской:

Ноши не будет у этих плеч,

Кроме божественной ноши – Мира!

Нежную руку кладу на меч:

На лебединую шею Лиры.

Жизнь посылает некоторым поэтам такую судьбу, которая с первых же шагов сознательного бытия ставит их в самые благоприятные условия для развития

природного дара. Такой яркой и трагической была судьба Марины Цветаевой, крупного и значительного поэта первой половины ХХ века. Все в ее личности и в ее поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило за рамки традиционных представлений, господствующих литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова.

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. По происхождению она принадлежала к кругу научно – художественной интеллигенции. Огромное влияние на формировании взглядов будущего Поэта оказала ее мать. «После такой матери мне осталось только одно: стать поэтом», - скажет позже Цветаева.

С раннего детства Марина жила в мире героев прочитанных книг: исторических и вымышленных, литературных и реальных, одинаково страдая за всех. В жизни юная Цветаева была диковата и дерзка, застенчива и конфликтна. Илья Эренбург, хорошо знавший ее в молодости, говорил: «Марина Цветаева совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет перед гармонией и любовью к душевному косноязычию, предельную простоту. Ее жизнь – клубок прозрений и ошибок».

Удивительная личностная наполненность, глубина чувств и сила воображения позволяли Цветаевой на протяжении всей жизни, – а для нее характерно романтическое ощущение единства жизни итворчества – черпать поэтическое вдохновение из безграничной, непредсказуемой и в то же время постоянной, как море, собственной души. Иными словами, от рождения до смерти, от первых стихотворных строчек до последнего вдоха она оставалась, если следовать ее собственному определению, «чистым лириком».

Лирическая героиня Цветаевой полностью отражает чувства и переживания самой Марины, так как она принципиально поставила знак равенства между собой и ее лирической героиней. Поэтому стихи Цветаевой очень личностные, им она доверяла свои чувства, свою жизнь. Цветаева всегда говорила, что она не поэтесса, а «поэт Марина Цветаева», она не относила себя не к одному литературному течению, так как всегда считала, что поэт в своем творчестве индивидуален. Со страстной убежденностью она утверждала провозглашенный ею еще в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть: ни от времени, ни от среды.

В своих стихах, в жизни, в быту, в любви она была романтиком. Все, что попадало в поле ее зрения, тотчас чудесно и празднично преображалось, начинало искриться и трепетать с какой – то удесятеренной жаждой жизни. Однажды Марина случайно обмолвилась по чисто литературному поводу: «Это дело специалистов поэзии. Моя же специальность – жизнь». Эти слова можно сделать эпиграфом к ее творчеству.

Марина была очень жизнестойким человеком. Она жадно любила жизнь и, как положено поэту – романтику, предъявляла ей требования громадные, часто непомерные.

Своеобразие тем и средств их воплощения в сборнике « Вечерний альбом ».

Стихи Цветаева начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски, по-немецки). В 1910 году еще не сняв гимназической формы, тайком от семьи, собрала стопку стихов – исповедь за последние два года и отнесла в типографию А. И. Мамонтова. Заплатив за печатанье 500 экземпляров, через месяц уже держала в руках довольно неказистую книгу в сине-зеленой картонной обложке под названием «Вечерний альбом».

По сути, это был дневник очень одаренного и наблюдательного ребенка. Но от многих своих сверстниц, тоже писавших стихи, юная Цветаева отличалась в своем альбоме, по крайней мере, двумя чертами: во первых, ничего не выдумывала, то есть почти не впадала в сочинительство, и, во вторых, она никому не подражала.

Первым, кто сразу же прочитал «Вечерний альбом» и тотчас на него откликнулся, был Максимилиан Волошин. По его мнению, до Цветаевой никому в поэзии не удавалось написать о детстве из детства. О детстве обычно рассказывали взрослые – сверху вниз. «Это очень юная и неопытная книга, - писал Волошин.

– Многие стихи, если их раскрыть случайно посреди книги, могут вызвать улыбку. Ее нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Если же прибавить, что ее автор владеет не только стихом, но и четкой внешностью внутреннего наблюдения, импрессионистической способностью закреплять текущий миг, то это укажет, какую документальную важность представляет эта книга, принесенная из тех лет, когда обычно слово еще недостаточно послушно, чтобы верно передать наблюдение и чувство…».

Для гимназистки Марины Цветаевой, тайком выпустившей свой первый сборник, такой отзыв был великой радостью и поддержкой. В Волошине она нашла друга на всю жизнь.

Одобрительно отозвался о «Вечернем альбоме» и Н. Гумилев. «Марина Цветаева внутренне талантлива, внутренне своеобразна…эта книга, - заключил он свою рецензию, - не только милая книга девических признаний, но и книга прекрасных стихов».

Строгий Брюсов, особенно похвалил Марину за то, что она безбоязненно вводит в поэзию «повседневность», «непосредственные черты жизни», предостерегая ее в опасности впасть в «домашность» и разменять свои темы на «милые пустяки», сообщил о своих надеждах увидеть впредь в стихах Цветаевой чувства «более острые» и мысли более «нужные», что задело самолюбие Марины. На его пугающий отзыв

Цветаева ответила стихотворением:

Улыбнись в мое «окно»,

Иль к шутам меня причисли, -

Не изменишь все равно!

«Острых чувств» и «нужных мыслей»

Мне от Бога не дано.

Нужно петь, что все темно,

Что над миром сны нависли…

-Так теперь заведено. -

Этих чувств и этих мыслей

Мне от Бога не дано!

Стихи юной Цветаевой были еще очень незрелы, но подкупали своей талантливостью, известным своеобразием и непосредственностью. На этом сошлись все рецензенты. Хотя оценки М. Волошина, В. Брюсова, Н. Гумилева и казались завышенными, Цветаева их вскоре оправдала.

В этом альбоме Марины Цветаевой появляется лирическая героиня – молодая девушка, мечтающая о любви. «Вечерний альбом» – это скрытое посвящение. Перед каждым разделом – эпиграф, а то и по два: из Ростана и Библии.

Таковы столпы первого возведенного Мариной Цветаевой здания поэзии. Какое оно еще пока

ненадежное, это здание; как зыбки его некоторые части, сотворенные полудетской рукой. Немало инфантильных строк – впрочем, вполне оригинальных, ни на чьих не похожих:

«Кошку завидели, курочки

Стали с индюшками в круг…»

Мама у сонной дочурки

Вынула куклу из рук.

Но некоторые стихи уже предвещали будущего поэта. В первую очередь – безудержная и страстная «Молитва», написанная Мариной в день семнадцатилетия, 26 сентября 1909 года:

Христос и Бог! Я жажду чуда

Теперь, сейчас, в начале дня!

О, дай мне умереть, покуда

Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, ты не скажешь строго:

«Терпи, еще не кончен срок».

Ты сам мне подал - слишком много!

Я жажду сразу - всех дорог!

……………………………………….

Люблю и крест, и шелк, и каски,

Моя душа мгновений след…

Ты дал мне детство – лучше сказки

И дай мне смерть – в семнадцать лет!

Нет, она вовсе не хотела умереть в этот момент, когда писала эти строки; они – лишь поэтический прием. В стихотворении «Молитва» скрытое обещание жить и творить: «Я жажду всех дорог!». Они появятся во множестве – разнообразные дороги цветаевского творчества.

В стихах «Вечернего альбома» рядом с попытками выразить детские впечатления и воспоминания соседствовала не детская сила, которая пробивала себе путь сквозь немудреную оболочку зарифмованного детского дневника московской гимназистки. «В Люксембургском саду», наблюдая с грустью играющих детей и их счастливых матерей, завидует им: «Весь мир у тебя», - а в конце заявляет:

Я женщин люблю, что в бою не робели

Умевших и шпагу держать, и копье, -

Но знаю, что только в плену колыбели

Обычное – женское – счастье мое!

В «Вечернем альбоме» Цветаева много сказала о себе, о своих чувствах к дорогим ее сердцу людям; в первую очередь о маме и о сестре Асе. Н. Гумилев, прочитав «Вечерний альбом» (1910), заметил, что «мама» почти не сходит с его страниц. В стихотворении «Ricordo di tivoli» (Воспоминание о Тиволе» - итал.) Марина писала о сестре Анастасии, с «высоты» взрослого человека.

Мальчик к губам приложил осторожно свирель,

Девочка, плача, головку на грудь уронила…

-Грустно и мило! -

Скорбно склоняется к детям столетняя ель.

Темная ель в этой жизни видала так много

Слишком красивых, с большими глазами, детей.

Нет путей

Им в нашей жизни. Их счастье, их радость – у бога.

Море синеет вдали, как огромный сапфир,

Детские крики доносятся с дальней лужайки,

В воздухе – чайки…

Мальчик играет, а девочке в друге весь мир…

Ясно читая в грядущем, их ель осенила,

Мощная, мудрая, много видавшая ель!

Плачет свирель…

Девочка, плача, головку на грудь уронила.

Легко ли поверить, что эти стихи написала девушка, едва перешагнувшая порог отрочества: такова была Марина. Она все знала заранее. Ее грусть, в ней заложенная еще в детстве, чуя все, что придет потом, делала ее еще в пятнадцать лет тою столетнюю елью над теми детьми.

В «Вечернем альбоме» встречаются переклички с

Брюсовым. Это мотивы встречи, экзотики, чародейства, городская тема, стихотворения, образцом для которых послужили брюсовские баллады.

В первом сборнике Цветаевой критика отметила «хорошую школу стиха», его музыкальность и изящество. Модная тогда напевная декламация отразилась в звукозаписи и синтаксисе стихотворений: приемы синтаксического параллелизма, лексические повторы, восклицания. В основе композиции большинства стихотворений лежат строфические повторы и кольцевое строение. Строку она, повинуясь интонации и музыкальным синкопам, безжалостно рвет на отдельные слова и даже слоги, но и слоги своевольно переносит из одного стихового строчечного ряда в другой, даже не переносит, а словно отбрасывает, подобно музыканту, изнемогающему в буре звуков и едва справляющемуся с этой стихией. Д. Бродский в одной из своих статей говорил даже о «фортепианном» характере цветаевских произведений. Эмоциональный накал стихотворений повышается инверсиями («брат нежный мой», «ход замедлялся головы»), патетическими обращениями и восклицаниями. «Оборванные фразы» заставляют читателя замереть на высоте эмоциональной кульминации, особое значение имеют символы воды, моря, неба.

Одна из главных черт лирики Цветаевой – самодостаточность, творческий индивидуализм и даже эгоцентризм, они проявляются в постоянном

ощущении собственной непохожести на других, обособленности своего бытия в мире быта. В ранних стихах это отъединенность гениального ребенка – поэта, знающего свою правду, от мира взрослых:

Мы знаем, мы многое знаем

Того, что не знают они!

Ранее осознание противостояния поэта и «всего остального мира» сказалось в творчестве молодой Цветаевой в использовании излюбленного приема контраста. Это контраст вечного и сиюминутного, бытия и быта.

«Вечерний альбом» завершается стихотворением «Еще молитва». Цветаевская героиня молит создателя послать ей простую земную любовь.

В лучших стихотворениях первой книги Цветаевой уже угадываются интонации главного конфликта ее любовной поэзии: конфликта между «землей» и «небом», между страстью и идеальной любовью.

Особенности лирики в сборнике «Волшебный фонарь». Отклики в критике.

Знакомство с Максимилианом Волошиным в конце 1910 г. значительно расширяет круг литературных интересов Цветаевой. Сказывается это и на стихотворениях следующего сборника, который вышел в 1912 году. В это время Цветаева – «великолепная и победоносная» – жила очень напряженной душевной

жизнью. Устойчивый быт уютного дома в одном из старомосковских переулков, неторопливые будни профессорской семьи – все это было внешностью, под которой уже зашевелился «хаос» настоящей, не детской поэзии.

К тому времени Цветаева уже хорошо знала себе цену как поэту, она уже догадалась, что ее поэзия по духу своему – мятеж, пожар, ракета, что она по сути своей – вперекор всему: и покою сна, и тишине святилищ, и фимиаму славы, и даже пыли забвения, которую, может, на сто лет покроются ее книги. Она была уверена – пожар разгорится: ведь искра брошена и бег задан! Ее молодые строчки рассекали воздух молниеносно, как крылья ласточки. Первая книга «Вечерний альбом» и в особенности вторая, «Волшебный фонарь», вышли, словно подчиняясь, бегу автора, друг за другом.

Характерно обращение к читателю, которым открывался этот сборник «Волшебный фонарь»:

Милый читатель! Смеясь, как ребенок,

Весело встреть мой волшебный фонарь.

Искренний смех твой, да будет он звонок

И безотчетен, как встарь.

Все промелькнут в продолжение мига:

Рыцарь, и паж, и волшебник, и царь…

Прочь размышленья! Ведь женская книга –

Только волшебный фонарь!

В «Волшебном фонаре» мы видим зарисовки семейного быта, очерки милых лиц мамы, сестры, знакомых, есть пейзаж Москвы и Тарусы.

Марина очень сильно любила город, в котором родилась, Москве она посвятила много стихов:

Над городом отвергнутым Петром,

Перекатился колокольный гром.

Гремучий опрокинулся прибой

Над женщиной отвергнутой тобой.

Царю Петру, и вам, о царь, хвала!

Но выше вас, цари: колокола.

Пока они гремят из синевы –

Неоспоримо первенство Москвы.

И целых сорок сороков церквей

Смеются над гордынею царей!

Сначала была Москва, родившаяся под пером юного, затем молодого поэта. Во главе всего и вся царил, конечно, отчий «волшебный» дом в Трехпрудном переулке:

Высыхали в небе изумрудном

Капли звезд и пели петухи.

Это было в доме старом, доме чудном…

Чудный дом, наш дивный дом в Трехпрудном,

Превратившийся теперь в стихи.

Таким он предстал в этом уцелевшем отрывке отроческого стихотворения. Дом был одушевлен: его зала становилась участницей всех событий, встречала гостей; столовая, напротив, являла собою некое пространство для вынужденных четырехкратных равнодушных встреч с «домашними»,- столовая осиротевшего дома, в котором уже не было матери. Мы не знаем из стихов Цветаевой, как выглядела зала или столовая, вообще сам дом, - «на это есть архитектура, дающая». Но мы знаем, что рядом с домом стоял тополь, который так и остался перед глазами поэта всю жизнь:

Этот тополь! Под ним ютятся

Наши детские вечера

Этот тополь среди акаций,

Цвета пепла и серебра…

В этой книге у Марины, впервые, появилась тема любви.

Книга Цветаевой «Волшебный фонарь» встречена была более сдержанно: « те же темы, те же образы, только бледнее и суше…стих уже не льется весело и

беззаботно, как прежде; он тянется и обрывается…» – писал Н. Гумилев. Сдержанность критиков заставляет Цветаеву задуматься над своей поэтической индивидуальностью, она начинает поиск нового поэтического «я».

Черты сходства и различия двух сборников Поэта.

Темы и образы двух первых книг Цветаевой объединяет «детскость» – условная ориентация на романтическое видение мира глазами ребенка. Это подчеркивает и название вымышленного издательства « Оле – Лукойе», по имени героя андерсоновской сказки, навевающего детям сказочные сны. Детская влюбленность, непосредственность, бездумное любование жизнью по-новому преломляли мотивы Брюсова, Бальмонта, Блока, освобождая их от идеологических элементов символизма. Поэтический язык этих сборников универсален и включает традиционный набор символов литературы первого десятилетия ХХ века. Стихотворения «Волшебного фонаря» менее подражательны, хотя и продолжают избранную вначале тему «детскости». Однако во второй книге на фоне пристрастия поэтессы героического, обреченного проступает ироническое отношение к быту. Именно иронию как основное качество поэзии Цветаевой отмечает Михаил Кузмин, сопоставляя ахматовский «Вечер» и цветаевский «Волшебный фонарь».

Композиционная структура первых книг Цветаевой,

их исповедальность целиком реализуют представление о символистском сборнике. Вся архитектоника книг: название разделов, эпиграфы, служащие ключом к их содержанию, заголовки стихотворений – раскрывает последовательность этапов пути героини от безмятежного счастья детства к утрате изначальной цельности. В таком строении сборников угадывается из традиционных мифов символистов – миф о потерянном рае.

В этих книгах она определила свое жизненное и литературное кредо – утверждение собственной непохожести и самодостаточности, обеспеченных глубиной души. Именно тогда, в тех первых наивных, но уже талантливых книжках, выявилось драгоценнейшее качество ее как поэта – тождество между личностью (жизнью) и словом. Быть самой собой, ни у кого ничего не заимствовать, не подражать, не подвергаться влияниям – такою Цветаева вышла из детства и такою осталась навсегда.

Место ранних сборников в поэтическом наследии.

«Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь» интересны для нас сейчас как книги – предвестия будущей Марины Цветаевой. В них она вся – как в завязи: со своей предельной искренностью, ясно выраженной личностью, и даже нота трагизма, в целом для этих книг не характерная, все же глухо прозвучала среди детски – простодушных и наивно – светлых

Ты дал мне детство лучше сказки

И дай мне смерть в семнадцать лет…

Значение ранней лирики в формировании Поэта М.Цветаевой

Марина Цветаева – Поэт, которого не спутаешь ни с кем другим. Ее стихи можно безошибочно узнать – по особому распеву, неповоротным ритмом, необщей интонацией. С юношеских лет уже начала сказываться особая цветаевская хватка в обращении со стихотворным словом, стремление к афористической четкости и завершенности. Подкупала также конкретность этой домашней лирики.

Марина Цветаева – большой поэт, и вклад ее в культуру русского стиха ХХ века значителен: она вписала новаторскую, выразительную и исполненную высокого драматизма страницу. Наследие Цветаевой велико и трудно обозримо. Ее не впишешь в рамки литературного отрезка. Она необычайно своеобразна, трудноохватима и всегда стоит особняком.

Одним близка ее ранняя лирика, другим – лирические поэмы; кто – то предпочтет поэмы – сказки с их могучим фольклорным разливом; некоторые станут поклонниками проникнутых современных звучанием трагедий на античные сюжеты; кому – то окажется ближе философская лирика 20-х годов, иные предпочтут прозу или литературные письмена,

вобравшие в себя неповторимость художественного мироощущения Цветаевой. Однако все ею написанное объединено пронизывающей каждое слово могучей силой духа.

И ранние ее сборники «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь» – заявили о Поэте Цветаевой как о самом ярком романтике, устремленном в Будущее, жаждущем нового светлого мира, не принимающем мира быта, серости и сытости. И это ее главная черта будет ее особенностью на протяжении всего творчества.

Творчество Марины Цветаевой - выдающееся и самобытное явление всей русской литературы. Она принесла в русскую поэзию небывалую дотоле глубину и выразительность лиризма. Благодаря ей, русская поэзия получила новое направление в самораскрытии женской души с ее трагическими противоречиями.

Марина Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. С раннего детства Марина жила в мире героев прочитанных ею книг, в жизни же юная Цветаева была диковата и дерзка, заносчива и конфликтна. Для нее характерно ощущение единства жизни и творчества.

Лирическая героиня Цветаевой полностью отражает чувства и переживания самой Марины, так как поэтесса изначально принципиально поставила знак равенства между собой и своей лирической героиней. Исходя из этого стихи Цветаевой очень личностные. Цветаева всегда считала, что поэт в своем творчестве должен быть индивидуален. Из этого принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от пространства.

В данной работе 3 главы:

Первая глава «Марина Цветаева – великий романтик серебреного века». Здесь освещается автобиография, основные лейтмотивы творчества и жизненные принципы поэтессы.

Вторая глава «Особенности раннего творчества Марины Цветаевой». В этой главе излагаются суть своеобразия тем и средства их воплощения в сборниках «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь». Рассматриваются черты сходства и различия этих сборников.

Третья глава «Значение ранней лирики Цветаевой». В ней рассматривается значение ранних сборников в формировании главной черты творчества Цветаевой.

Цель данной работы заключается в том, чтобы рассмотреть подробнее основные аспекты раннего творчества Марины Цветаевой на примере «Вечерний альбом» и «Волшебной фонарь».

Марина Цветаева начала писать с 6 лет. В 1910 году тайком от семьи, заплатив за печатанье 500 экземпляров, через месяц держала в руках книгу «Вечерний альбом».

С одобрительной критикой этой книги выступили М. Волошин и Н Гумилев. А Брюсов предостерег ее об опасности впасть в «домашность» и разменять свои темы на «милые пустяки». В этом сборнике стихи Цветаевой еще очень незрелы, но уже появляется образ лирической героини: Молодая девушка, мечтающая о любви.

Некоторые стихотворения, например «Молитва» (26 сентября 1908г.), предвещали большое будущее поэту. В «Вечернем альбоме» наряду с детскими впечатлениями и воспоминаниями запечатлена не детская сила.

Критики отмечают хорошую школу стиха, музыкальность и изящество первого сборника. И уже здесь вырисовывается интонация главного конфликта ее любовной поэзии: конфликта между «небом и землей», между страстью и идеальной любовью

В 1912 году выходит второй сборник «Волшебный фонарь». Цветаева уже хорошо знает себе цену как поэту, она уверена – пожар разгорится, ведь искра брошена, и бег уже задан.

В «Волшебном фонаре» много зарисовок семейного быта, очерки милых лиц, мамы, сестры, посвящено несколько стихов Москве. Но эта книга заставляет Цветаеву начать поиск нового поэтического «я», так как нет новых тем, стих тянется и обрывается, говорил Гумилев.

Основное сходство двух первых сборников Марины Цветаевой заключается в том, что их объединяет «детскость»; детская влюбленность, непосредственность, бездумное любование жизнью. Но, тем не менее, стихи из второго сборника менее подражательны, и на фоне пристрастие поэтессы к обреченному героизму проступает ироническое отношение к быту.

В первых сборниках формируется основное жизненное кредо Марины Цветаевой: быть самой собой.

Марина Цветаева – поэт, которого не спутаешь ни с одним другим, ее стихи обладают особым распевом, ритмом и интонацией. Подкупает четкость, конкретность и завершенность ее стихов.

Я считаю, что ранние сборники «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь» заявили о Цветаевой, как о самом ярком романтике, устремленным в будущее, жаждущем нового и светлого в мире, который не принимает мира быта, серости и сырости. И эта ее главная черта будет ее особенностью на протяжении всего творчества.

Ерохина Елена

Реферат "Марина Цветаева: личность, судьба, творчество" выполнила ученица 9 класса Ерохина Елена. Елена постаралась наиболее полно раскрыть тему реферата. В нем отображена личность Марины Цветаевой, ее личная судьба, ее отношение к поэзии других авторов, ее творчество.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Марина Цветаева: личность,судьба,творчество.

Введение

Рубеж XIX и XX веков-важная страница в жизни литературы,связанная с великими именами,такими как Бальмонт,Брюсов,Гумелев,Ахматова, Есенин. Это поэты «серебряного века», создавшие новую концепцию мира и человека в этом мире. Поэзия того времени изумляет своим многоцветием и многоголосием. Представители появившихся литературных течений (акмеизм, футуризм, символизм) провозглашали освобождение поэзии от многозначности образов, утверждали индивидуальность восприятие мира каждым отдельным человеком, отрицали «серость и убогость» быта. Критерием познания мира они считали внутренний духовный опыт человека. Творчество поэтов «серебряного века» отличается глубиной мысли, мастерством слова, умением осмыслить жизнь духа, историко-литературной и общественно-гражданской проблематикой их произведений. К гениальному поэту «серебряного века» относится и М.И.Цветаева, которая однажды сказала: « Я не верю стихам, которые-льются. Рвутся – да!» Мне нравится поэзия Цветаевой. Сила её стихотворений, как мне кажется, не в зрительных образах, а в завораживающем потоке постоянно меняющихся ритмов,она вечно ищущий истины поэт, метущийся дух, поэт предельной правды чувства, яркое и неповторимое дарование.

Судьба,личность,творчество

Московское детство.

Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября 1892 года в Москве. Ее отец, Иван Владимирович Цветаев, известный искусствовед, филолог, профессор Московского университета, директор Румянцевского музея и основатель Музея изящных искусств на Волхонке (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина), происходил из семьи священника Владимирской губернии. Иван Владимирович рано овдовел, и свою первую жену, Варвару Дмитриевну Иловайскую, дочь крупного историка, от которой у него осталось двое детей – сын Андрей и дочь Валерия – не переставал любить всю оставшуюся жизнь. Это постоянно чувствовали его дочери от второго брака – Марина и Анастасия. Впрочем, он был нежно привязан к своей второй жене Марии Александровне Мейн. Она, женщина романтическая, самоотверженная, расставшись с любимым человеком, вышла замуж, чтобы заменить осиротевшим детям мать. Мария Александровна происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, была натурой художественной, талантливой пианисткой, учившейся у Рубинштейна. Ася, младшая дочь в своих «Воспоминаниях» писала: «Детство наше полно музыкой. У себя на антресолях мы засыпали под мамину игру, доносившуюся снизу, из залы, игру блестящую и полную музыкальной страсти. Всю классику мы, выросши, узнавали как «мамино» - «это мама играла…». Бетховен, Моцарт, Гайдн, Шуман, Шопен, Григ… под звуки музыки мы уходили в сон». Посвятив себя семье, Мария Александровна стремилась передать детям все, что почитала сама: поэзию, музыку, старую Германию, «Ундину», презрение к физической боли, культ святой Елены, «с одним против всех, с одним без всех». Отверженность и мятежность, сознание возвеличенности и избранничества, любовь к поверженным стали определяющими моментами воспитания, которые сформировали облик Цветаевой. «После такой матери мне осталось только одно: стать поэтом», - напишет она в автобиографическом очерке «Мать и музыка»(1934). Благодарным воспоминанием о родителях будут посвящены и другие очерки Марины Цветаевой: «Сказка матери»(1934 год), «Отец и его музей»(1933).

Счастливая пора детства, связанная с рождественскими елками, рассказами матери, волшебством книжных открытий и человеческих встреч, проходившая в уютном старом доме в Трехпрудном переулке у Патриарших прудов, была прервана неожиданной болезнью матери. Мария Александровна заболела чахоткой, ее здоровье требовало теплого и мягкого климата, и осенью 1902 года семья Цветаевых уезжает за границу. Они живут в Италии, Швейцарии, Германии, Марина продолжает образование в католических пансионах Лозанны и Фейбуга. Величественность швейцарских Альп и сказочность германского Шварцвальда навсегда останутся в памяти Цветаевой. 1905 год семья Цветаевых проводит в Крыму, где Марина пережила юношеское увлечение революционной романтикой – кумиром той поры был лейтенант Шмидт. Летом 1906 года Цветаевы уезжают в старинный городок Тарусу на Оке, где обычно проводили летние месяцы. Там в июле, так и не выздоровев, Мария Александровна скончалась. Горечь этой утраты никогда не изгладится в душе Марины:

С ранних лет нам близок, кто печален,

Скучен смех и чужд домашний кров…

Наш корабль не добрый миг отчален

И плывет по воле всех ветров!

Все бледней лазурный остров – детство,

Мы одни на палубе стоим.

Видно грусть оставила в наследство

Ты, о мама, девочкам своим!

(«Маме»)

Становление поэта

Осенью 1906 года она по собственной воле поступила в интернат при московской частной гимназии, предпочитая жить среди чужих людей, но не в стенах осиротевшего дома в Трехпрудном. она много и беспорядочно читает, отличаясь в гимназии не столько усвоением предметов обязательной программы, сколько широтой своих культурных интересов. Она увлекается Гёте, Гейне и немецкими романтиками, историей Наполеона и его несчастного сына, герцога Рейхштадского, героем пьесы Э. Ростана «Орленок», которую Цветаева перевела (перевод не уцелел), искренностью исповедального «Дневника» своей современницы, рано умершей художницы, Марии Башкирцевой, Лесковым и Аксаковым, Державиным, Пушкиным и Некрасовым. Своими любимыми книгами позже она назовет: «Нибелунгов», «Илиаду» и «Слово о полку Игореве», любимыми стихами – «К морю» Пушкина, «Свидание» Лермонтова, «Лесной царь» Гёте. Цветаева рано ощутила свою самостоятельность во вкусах и привычках, и всегда отстаивала это свойство своей натуры в дальнейшем. Она была диковата и дерзка, застенчива и конфликтна, за пять лет она поменяла три гимназии.

В 1909 году шестнадцатилетняя Цветаева самостоятельно совершает поездку в Париж, где в Сорбонне слушает курс старо-французской литературы. Летом 1910 года вместе с отцом Марина и Ася едут в Германию. Они живут в местечке Вайсер Хирш, недалеко от Дрездена, в семье пастора, пока Иван Владимирович собирает в музеях Берлина и Дрездена материалы для будущего музея на Волхонке. А осенью того же года Марина Цветаева, еще ученица гимназии, выпускает на собственные средства сборник стихов «Вечерний альбом».

Писать стихи Цветаева начала еще в шестилетнем возрасте, причем не только по-русски, но и по-французски и по-немецки, затем ведет дневник, пишет рассказы. Появившийся в цветаевской семье поэт Эллис (псевдоним Л.Л. Кобылинского) способствовал знакомству Марины с творчеством московских символистов. Символизм- литературное направление, для него характерно утверждение индивидуальности восприятия мира и установка на вызывание при помощи символики эмоциональной реакции читателя. Стихотворения символистов были устремлены к идеальному и мистическому (Сологуб,Блок,Брюсов,Цветаева). Она посещала издательство «Мусагет», слушала «танцующие» лекции Белого, ее влекла и одновременно отталкивала личность и поэзия Валерия Брюсова, она мечтала войти в этот малознакомый, но притягательный мир. И свой первый сборник она, не раздумывая, посылает Брюсову, Волошину, в издательство «Мусагет» с «просьбой посмотреть». Прямота, правдивость и искренность во всем до конца всю жизнь были для Цветаевой источниками радости и горя. Позже она четко сформулирует жизненный принцип, которому бессознательно следовала с детских лет: «Единственная обязанность на земле человека – правда всего существа». На сборник последовали благосклонные отзывы Брюсова, Гумилева, Волошина и других. Брюсов отметил дневниковую непосредственность, выделяющую автора из среды приверженцев крайностей эстетизма и отвлеченного фантазирования, и некоторую «пресность» содержания, (чем задел самолюбие Цветаевой), отзыв Волошина был исполнен благожелательности к «юной и неопытной книге». Он даже счел необходимым посетить юную Цветаеву у нее дома, и после серьезной и содержательной беседы о поэзии начинается, несмотря на большую разницу в возрасте, их длительная дружба. До революции она часто гостила у него в Коктебеле, а позже она вспоминала об этих посещениях пустынного тогда уголка Восточного Крыма как о самых счастливых днях в своей жизни.

В своей первой книге Цветаева приглашала читателей в страну счастливого детства, прекрасную, хотя и не всегда безоблачную. Все стихи сборника объединяет ориентация на романтическое видение мира глазами ребенка. Это отразилось и в названии вымышленного издательства «Оле-Лукойе», по имени андерсеновского сказочного героя, навевающего детям сказочные сны. Полудетские «впечатления бытия» лишь условно делятся на разделы: «Детство», «Любовь», «Только тени». В них наивно, но непосредственно и искренне отражены основные мотивы ее будущего творчества: жизнь, смерть, любовь, дружба… Однако уже в этом сборнике есть стихи, в которых слышится голос не просто талантливого ребенка – но поэта. Ее лирическая героиня в стихотворении «Молитва» исполнена лихорадочной любви к жизни, любви, жаждущей абсолюта:

Всего хочу: с душой цыгана

Идти под песни на разбой,

За всех страдать под звук органа

И амазонкой мчаться в бой

…………………………………..

Люблю и крест, и шелк, и краски,

Моя душа мгновений след…

Ты дал мне детство – лучше сказки

И дай мне смерть – в семнадцать лет!

Не окончив гимназии, весной 1911 года Цветаева уехала в Коктебель к Волошину. Здесь она познакомилась с Сергеем Эфроном, круглым сиротой, сыном революционеров-народников. В январе 1912 года она выходит за него замуж и выпускает посвященный ему второй сборник стихов – «Волшебный фонарь». Стихотворения этого сборника продолжали избранную в начале тему детства, перепевали старые мотивы. Неудивительно, что реакция критиков была более чем сдержана. Акмеисты, участники «Цеха поэтов», С. Городецкий и Н. Гумилёв удостоили книгу Цветаевой несколькими неодобрительными отзывами, а Брюсов выразил явное разочарование. Задетая критическими отзывами, Цветаева заносчиво писала: «будь я в цехе, они бы не ругались, но в цехе я не буду». Действительно, она никогда не связала себя ни с одной литературной группировкой, не стала приверженкой ни одного литературного направления. В ее понимании поэт всегда должен быть уединен. «Литературных влияний не знаю, знаю человеческие», - утверждала она. На отзыв же Брюсова Цветаева ответила стихотворением:

Я забыла, что сердце в Вас – только ночник,

Не звезда! Я забыла об этом!

Что поэзия Ваша из книг

И из зависти критика. Ранний старик,

Вы опять мне на миг

Показались великим поэтом…

(«В.Я. Брюсову», 1912)

В сентябре 1912 года у Цветаевой родилась дочь Ариадна, Аля, к которой будут обращены многочисленные стихотворения.

Все будет тебе покорно,

И все при тебе – тихи.

Ты будешь как я

; - бесспорно –

И лучше писать стихи…

(«Але», 1914)

Стихотворение, посвящается Ариадне. Когда я впервые начала знакомство с лирическими произведениями М.И.Цветаевой, мне открылся совершенно новый мир материнской любви. Почему? Потому что я очень люблю свою маму, люблю детей и еще потому что когда-нибудь сама буду матерью. Мать(Марина) и дочь(Ариадна) были связаны крепкими и чуткими узами. И когда я читала стихотворение, посвященное Ариадне, мне приходила мысль о том, что эта тема – грань в поэзии Цветаевой, где ближе всего соприкасаются ее жизнь и творчество. Как мне кажется, это ключевая тема во всем её творчестве. я провела небольшое исследование, и вот, что у меня получилось.

Тема материнства, как никакая другая, тесно переплетена с биографией Цветаевой, а значит, лирическая героиня наиболее близка поэтессе.

Тема дома, детства, матери доминировали всегда в лирике Цветаевой (стихи о маме, родном доме, о себе-ребенке). Родилась Ариадна – это новый толчок теме материнства. Цветаева, став матерью, сохранила детское, восторженное восприятие мира: её дитя – это чудо, божий дар. Она чувствует тревогу и ответственность за детскую жизнь (1912г). Чуть позже она станет писать о дочери, как о сестре, подруге. Но всегда мать и дочь-единое целое.

Тема детства будет продолжена Цветаевой и в 30-х годах. Это небольшое исследование помогло мне понять ее как человека и поэта.

Я прочитала ее стихотворение «Ты будешь невинной, тонкой» (1914г), где Цветаева предстает пророчицей. Это стих-колыбельная, которую молодая мама поет своей дочери. Прошлое перетекает в будущее, образуя как бы знак бесконечности, а связка между этими временными пластами слово «сейчас» и она, сивилла (?)…

Аля – главная героиня предсказания. Она путешествует во времени от античности («стремительная амазонка») в средние века («пленительная госпожа»), далее в новое время («царица балла»). Цветаева наделит свою дочь бессмертием и воинственностью («и многих пронзит, царица, насмешливый твой клинок»). Она очень похожа на дочь Зевса («все будет тебе покорно и все при тебе тихи»…). Она величественна и прекрасна, как Афина Паллада, защищена шлемом и вооружена клинком. Но вместо оружия - острый ум («насмешливый твой клинок»), а шлем – это красота («и косы свои, пожалуй, ты будешь носить как шлем»). Действительно, этого соответствия Ариадна потом добьется благодаря вере стараниям матери. В шесть лет дочь напишет: «Моя мать очень странная, она не похожа на мать. Матери всегда любуются на своего ребенка, а Марина маленьких детей не любит». С моей точки зрения, в этом случае Марина Цветаева просто не любила баловать детей, не любила несамостоятельности в них. Её очень привлекла чистота детских душ. Она называет дочь «тонкой», «невинной», «лебеденок», глаза девочки – « пресветлые два провала в небесную бездну». Цветаева пыталась поднять Алю до уровня своего сознания, потому что дочь для неё – подруга, поэтому Ариадна называла мать по имени: «Марина». Но почему же в стихотворении Аля смотрит на поэтессу и на людей сверху вниз («дом не земля, а небо», мать не Цветаева, а искусство вообще…», « ты будешь царицей … молодых поэм»). Цветаева – мать считает своего ребенка воплощением всего лучшего (как и всякая мать). Но тем не менее, поэтесса понимает, что мать и дочь очень похожи: «гордость и робость» (сильный и властный характер-бездействие), утонченность души («пленительная госпожа»).

Можно сделать вывод: рисуя образ дочери, Цветаева говорит о себе. «Все», «всех», «многих» - это максимализм поэтессы, ее требования «непомерно много с себя с близких» нашли отражение и в характере дочери.

Цветаева М.И. с детства была немного своенравна и иногда не находила общего языка с матерью, видевшей в свою очередь отражение своей натуры в девочке. Матери казалось, что похожесть характеров принесет Марине несчастье, поэтому старалась укротить и выравнить дочь. Борьба за индивидуальность, за собственное «я» и отделило Марину от всего мира, поэтому, став матерью, поэтесса старалась, чтобы Ариадна не стало «чужой» в сознании. Это и будет самой главной целью в воспитании дочери. Окружив заботой, любовью, пониманием, Цветаева верила в то, что она и Ариадна – одно целое.

В стихотворении «Четвертый год» (1916) Цветаева уже по-другому смотрит на дочь. Девочка повзрослела, проявляет характер («руки скрещены», «рот нем», «брови сдвинуты-Наполеон!», «ты наблюдаешь Кремль»). Умаляет ли это сравнение с Бонапартом достоинства дочери? Нет. Цветаева была «влюблена в Наполеона», и такое сопоставление лишь подтверждает любовь матери к ребенку, хотя она не потакала слабостям Ариадны, а становилась к ней все критичнее. Когда Ариадна повзрослела, вспоминала, что нарисованного ею человечка мать назвала уродом, призывая к старанию.

Позже образ Кремля как символа Москвы, «город сердца» Цветаевой тесно переплетается с образом Али. Поэтесса говорит о том, что именно в Москве Ариадне придется «зоревать и горевать», «принимая венец» («Стихотворение о Москве»).

Лирическая героиня Цветаевой в стихотворении «Четвертый год» терзается душевными переживаниями («Письма читать дерзкие», «рот кусать», «смертельно виски сжимать»). Она как бы чувствует будущие страдания дочери, поэтому старается её не допустить в мир взрослых. Поэтесса призывает своего «лебедёнка» идти вперёд мимо «церквей, ворот, дворцов», не сдаваясь. Стихотворение заканчивается картиной ледохода. Ледоход- это символ непрерывного потока времени: холодный, жесткий, опасный. Но он пройдёт, нужно только выстоять.

У М. Цветаевой есть целый цикл работ, посвященных Ариадне и младшим детям: Ирине и Георгию. Стихотворения, посвященные старшей дочери жизнерадостны. Цветаева-мать предсказывала первенцу счастливую судьбу, и она не ошиблась: Аля проявила себя как замечательный художник, переводчик, поэт. «Я прожила свою жизнь!,- позже напишет Ариадна Сергеевна,- нельзя назвать это жизнью: гонения, репрессии, лагеря…». Дочь издает последний сборник матери «Мой Пушкин», переводы «Просто сердце».

В августе 1913 года скончался отец Марины Цветаевой – Иван Васильевич. Несмотря на утрату, эти годы, ознаменованные семейной устроенностью, множеством встреч, душевным подъемом, станут самыми счастливыми в ее жизни. Сдержанность, с которой критика встретила ее вторую книгу, заставляет Цветаеву задуматься над своей поэтической индивидуальностью. Ее стих становится более упругим, в нем появляется энергия, ясно ощущается стремление к краткой, выразительной манере. Стремясь логически выделить слово, Цветаева использует шрифт, знак ударения, а так же свободное обращение с паузой, что выражается в многочисленных тире, усиливающих экспрессивность стиха. В неопубликованном сборнике «Юношеские стихотворения», объединявшем стихотворения 1913 – 1914 годов, заметно особое внимание Цветаевой к детали, бытовой подробности, приобретающей для нее особое значение. Цветаева реализует принцип, заявленный ей в предисловии к сборнику «Из двух книг»: «Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох! Но не только жест – форму руки, его кинувшей»; не только вздох – и вырез губ, с которых он, легкий, слетел. Не презирайте внешнего!..» эмоциональный напор, способность выразить словом всю полноту чувств, неустанное внутреннее душевное горение, наряду с дневниковостью, становятся определяющими чертами ее творчества. Говоря о Цветаевой, Ходасевич отмечал, что она «словно так дорожит каждым впечатлением, каждым душевным движением, что главной ее заботой становится – закрепить наибольшее число их в наиболее строгой последовательности, не расценивая, не отделяя важного от второстепенного, ища не художественной, но, скорее, психологической достоверности. Ее поэзия стремится стать дневником…»

В мятущейся и страстной душе Цветаевой постоянно происходит диалектическая борьба между жизнью и смертью, верой и безверием. Она переполнена радостью бытия и в то же время ее мучают мысли о неизбежном конце жизни, вызывающие бунт, протест:

Я вечности не приемлю!

Зачем меня погребли?

Я так не хотела в землю

С любимой своей земли.

В письме к В.В. Розанову Цветаева писала с присущей ей откровенностью и желанием высказаться до конца: «…я совсем не верю существование Бога и загробной жизни.

Отсюда – безнадежность, ужас старости и смерти. Полная неспособность природы – молиться и покоряться. Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жажда жить.

Все, что я сказала – правда.

Может быть, вы меня из-за этого оттолкнете. Но ведь я не виновата. Если Бог есть – он ведь создал меня такой! И если есть загробная жизнь, я в ней, конечно, буду счастливой».

Цветаева уже начинает осознавать себе цену, предвидя, однако, что ее время придет не скоро, но придет обязательно:

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я поэт…

………………………………………..

…Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

моим стихам, как драгоценным винам,

настанет свой черед.

(«Моим стихам, написанным так рано…», 1913)

Московская тема

Переломной в ее творческой судьбе стала поездка зимой 1916 года в Петроград – Петербург Блока и Ахматовой – с которыми она мечтала встретиться и … не встретилась. После этой поездки Цветаева осознает себя московским поэтом, соревнующимся с петроградскими сородичами по ремеслу. Она стремится воплотить в слове свою столицу, стоящую на семи холмах, и подарить любимый город своим любимым петербургским поэтам: Блоку, Ахматовой, Мандельштаму. Так возникает цикл «Стихи о Москве» и строки, обращенные к Мандельштаму:

Из рук моих – нерукотворный град

Прими, мой странный, мой прекрасный брат

(«Из рук моих – нерукотворный град…»)

Любовью к «златоустой Анне всея Руси», желанием подарить ей «что-то вечнее любви» объясняет Цветаева возникновение цикла «Ахматовой»

И я дарю тебе свой колокольный град,

Ахматова! – и сердце свое в придачу.

(«О муза плача, прекраснейшая из муз!»)

Таким же страстным монологом влюбленности предстает и цикл «Стихи к Блоку», с которым Цветаева не была лично знакома и мельком, не обменявшись с ним не единым словом, увидит только однажды, в мае 1920 года. Для нее Блок – символический образ поэзии. И хотя разговор ведется на «ты», видно, что Блок для нее не реально существующий поэт, несущий в своей душе сложный, беспокойный мир, а мечта, созданная романтическим воображением (характерны эпитеты, которыми Цветаева его наделяет: «нежный призрак», «рыцарь без укоризны», «снежный лебедь» и другие). Удивительно звучание стихов этого цикла:

Имя твое – птица в руке,

Имя твое – льдинка на языке,

Одно – единственное движение губ,

Имя – твое – пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту…

(«Имя твое – птица в руке»)

В это же время в стихах Цветаевой появляются дотоле ей не свойственные фольклорные мотивы, распевность и удаль русской песни, заговора, частушки:

Отмыкала ларец железный,

Вынимала подарок слезный, -

С крупным жемчугом перстенек,

С крупным жемчугом…

(«Отмыкала ларец железный»)

Революция

Ни Февральскую, ни Октябрьскую революции Цветаева близко не приняла. Однако с весны 1917 года наступает трудной период в ее жизни. «Из истории не выскочишь», - скажет она позднее. Жизнь на каждом шагу диктовала свои условия. Беззаботные времена, когда можно было заниматься тем, чем хотелось, уходили в прошлое. Цветаева пытается уйти от внешней жизни в стихи, и, несмотря на тяготы быта, период с 1917 по 1920 годы станет исключительно плодотворным в ее жизни. За это время она написала более трехсот стихотворений, шесть романтических пьес, поэму-сказку «Царь-Девица».

В апреле 1917 года Цветаева родила вторую дочь. Сначала она хотела назвать ее Анной в честь Ахматовой, но потом передумала и назвала Ириной: «ведь судьбы не повторяются».

А жить в Москве становится все труднее и в сентябре Цветаева уезжает в Крым к Волошину. В разгар октябрьских событий она возвращается в Москву и вместе с Сергеем Эфроном вновь отправляется в Коктебель, оставив в Москве детей. Когда же через некоторое время она приезжает за ними, вернуться в Крым оказывается невозможно. Начинается ее долгая разлука с мужем, вступившем в ряды армии Корнилова.

Цветаева стоически переносила разлуку и становившиеся все более тяжелыми бытовые условия. Она ездит осенью 1918 года под Тамбов за продуктами, пытается работать в Наркомнаце, откуда через полгода, будучи не в силах постигнуть то, что от нее требовали, ушла, поклявшись никогда не служить. В самое тяжелое время, осенью 1919 года, чтобы прокормить дочерей, отдала их в Кунцевский детский приют. Вскоре тяжело заболевшую Алю пришлось забрать домой, а в феврале двадцатого умерла от голода маленькая Ирина.

Две руки, легко опущенные

На младенческую голову!

Были – по одной на каждую –

Две головки мне дарованы.

Но обеими – зажатыми –

Яростными – как могла! –

Старшую у тьмы выхватывая –

Младшей не уберегла.

(«две руки, легко опущенные», 1920)

Цветаева всегда оставалась вне политики. Она, как и Волошин, была «над схваткой», осуждала братоубийственную войну. Однако после поражения Добровольческой армии исторические и личные потрясения, слившись воедино (уверенность в гибели дела, которому служил Сергей Эфрон, а также уверенность в смерти его самого), вызвали в творчестве Цветаевой ноту высокого трагического звучания: «Добровольчество – это добрая воля к смерти». В сборнике «Лебединый стан» со стихами о героическом и обреченном пути Добровольческой армии меньше всего было политики. В е стихах звучит тоска по идеальному и благородному воину, они заполнены отвлеченной патетикой и мифотворчеством. «Прав, раз обижен», - станет девизом Цветаевой, романтическая защита побежденных, а не политика движет ее пером:

Белая гвардия, путь твой высок:

Черному делу – грудь и висок.

Божье да белое твое дело:

Белое тело твое – в песок

(«Белая гвардия, путь твой высок», 1918)

«России меня научила Революции» - так объясняла Цветаева появление в своем творчестве неподдельных народных интонации. Народная, или, как говорила Цветаева, «русская» тематика, проявившаяся в ее творчестве еще в 1916 году, с каждым годом все больше избавлялась от литературности, становилась более естественной. Интерес Цветаевой к русским поэтическим истокам проявился в цикле о Стеньке Разине, стихах «Простите меня, мои горы!..», «Полюбил богатый – бедную», «А плакала я уже бабьей…» и других. Она обращается к большим жанрам, и эпическая поэма «Царь-Девица» (осень 1920) открывает ряд русских эпических произведений Цветаевой. Вслед за ней последовала поэма «Егорушка» о чудесных деяниях устроителя земли русской Егории Храбром, целиком сочиненных самой Цветаевой, затем небольшая поэма «Переулочки» (1922). Весной 1922 года Цветаева начинает работать 6над своей самой значительной из «русских» поэм «Молодец», законченной уже в эмиграции, в Чехии. Древняя Русь предстает в стихах и поэмах Цветаевой как стихия буйства, Своеволия и безудержного разгула души. Ее Русь поет, причитает, пляшет, богомольствует и кощунствует во всю ширь русской натуры.

Берлин. Эмиграция .

В мае 1922 года Цветаева добивается разрешения на выезд за границу. Некоторое время она живет в Берлине, где ей помог устроиться в русском пансионе Эренбург. В Берлине, недолговечном центре русской эмиграции, куда благодаря дружественным отношениям между Германией и Россией часто приезжали и советские писатели, Цветаева встретилась с Есениным, которого немного знала раньше, и подружилась с Андреем Белым, сумев его поддержать в трудный для него час. Здесь завязалось ее эпистолярное знакомство с Борисом Пастернаком, под сильным впечатлением от его книги «Сестра моя жиз6нь».

Два с половиной месяца, проведенные в Берлине, оказались очень напряженными и человечески, и творчески. Цветаева успела написать более двадцати стихотворений, во многом не похожих на прежние. Среди них цикл «Земные предметы», стихотворения «Берлину», «Есть час на те слова…» и другие. Ее лирика становится более усложненной, она уходит в тайные зашифрованные интимные переживания. Тема вроде бы остается прежней: любовь земная и романтическая, любовь вечная, - но выражение иное.

Помни закон:

Здесь не владей!

Чтобы потом – в Граде Друзей:

В этом пустом,

В этом крутом

Небе мужском –

Сплошь золотом –

В мире где реки вспять,

На берегу реки,

В мнимую руку взять

Мнимость другой руки

В августе Цветаева уехала в Прагу к Эфрону. В поисках дешевого жилья они кочуют по пригородам: Макропосы, Иловищи, Вшеноры – деревни с первобытными условиями жизни. Всей душой Цветаева полюбила Прагу, город, вселявший в нее вдохновение, в отличие от не понравившегося ей Берлина. Трудная, полунищенская жизнь в чешских деревнях компенсировалась близостью к природе – вечной и неизменно возвышающейся над «земными низостями дней» - пешими прогулками по горам и лесам, дружбой с чешской писательницей и переводчицей

А.А. Тесковой (их переписка после отъезда Цветаевой во Францию составила отдельную книгу, вышедшую в Праге в 1969 году).

Самой заветной цветаевской темой стала любовь – понятие для нее бездонное, вбирающее в себя бесконечные оттенки переживаний. Любовь многолика – можно влюбиться в собаку, ребенка, дерево, собственную мечту, литературного героя. Любое чувство, кроме ненависти и безразличия составляет любовь. В Чехии Цветаева дописывает поэму «Молодец», о могучей, всепобеждающей силе любви. Свою идею о том, что любовь это всегда лавина страстей, обрушивающаяся на человека, которая неизбежно оканчивается разлукой, она воплотила в «Поэме горы» и «Поэме конца», вдохновленных бурным романом с К.Б. Раздевичем. Ему же посвящены цикл «Овраг», стихотворения «Люблю, но мука еще жива…», «Древняя тщета течет по жилам…» и другие.

В лирике Цветаевой того времени отразились и другие волновавшие ее чувства – разноречивые, но всегда сильные. Страстные, щемящие стихи выражают ее тоску по родине («Рассвет на рельсах», «Эмигрант»). Письма к Пастернаку сливаются с лирическими обращениями к нему («Провода», «Двое»). Описания пражских окраин («Заводские») и отголоски собственных кочевий с квартиру на квартиру соединяются в тоску от неизбывной нищеты. Она продолжает размышлять над особой судьбой поэта (цикл «Поэт»), над его величием и беззащитностью, могуществом и ничтожеством в мире «где насморком назван – плач»:

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире где наичернейший – сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью

В мире мер?!

(!Что же мне делать, слепцу и пасынку…», 1923)

1 февраля 1925 года у Цветаевой родился сын Георгий, о котором она давно мечтала, в семье его будут звать Мур. Через месяц она начала писать последнее в Чехословакии произведение – поэму «Крысолов», названную «лирической сатирой». В основу поэмы легла средневековая легенда о флейтисте из Гаммельна, который избавил город от нашествия крыс, заманив их своей музыкой в реку, а когда не получил обещанной платы с помощью той же флейты выманил из города всех малолетних детей,. Увел их на гору, где их поглотила разверзшаяся под ними бездна. На этот внешний фон Цветаева накладывает острейшую сатиру, обличающую всякие проявления бездуховности. Крысолов-флейтист – олицетворяет поэзию, крысы (отъевшиеся мещане) и жители города (жадные бюргеры) – разлагающий душу быт. Поэзия мстит не сдержавшему свое слово быту, музыкант уводит под свою чарующую музыку детей и топит их в озере, даруя им вечное блаженство.

Осенью 1925 года Цветаева, устав от убогих деревенских условий и перспективы растить сына «в подвале», перебирается с детьми в Париж. Ее муж должен был через несколько месяцев окончить учебу и присоединиться к ним. В Париже и его пригородах Цветаевой суждено прожить почти четырнадцать лет.

Жизнь во Франции не стала легче. Эмигрантское окружение не приняло Цветаевой, да и сама она часто шла на открытый конфликт с литературным зарубежьем. С.Н. Андроникова-Гальперн вспоминала, что «эмигрантские круги ненавидели ее за независимость, неотрицательное отношение к революции и любовь к России. То, что она не отказывалась ни от революции, ни от России, бесило их». Цветаева ощущала себя ненужной и чужой, и в письмах к Тесковой, забыв о былых невзгодах, с нежностью вспоминала Прагу.

Весной 1926 года через Пастернака состоялось заочное знакомство Цветаевой с Райнером Мария Рильке, перед которым она издавна преклонялась. Так зародился эпистолярный «роман троих» – «Письма лета 1926 года». Испытывая творческий подъем, Цветаева пишет посвященную Пастернаку поэму «С моря», ему же и Рильке она посвящает «Попытку комнаты». Тогда же она создает поэму «Лестница», в которой нашла выражение ее ненависть к «сытости сытых» и «голоду голодных». Смерть в конце 1926 года так и не увиденного Рильке глубоко потрясла Цветаеву. Она создает стихотворение-реквием, плач по родному поэту «Новогоднее», затем «Поэму Воздуха», в которой размышляет о смерти и вечности.

А в лирике Цветаева все чаще выступает обличительницей духовного оскудения буржуазной культуры, пошлости окружающей ее обывательской среды.

Кто – чтец? Старик? Атлет?

Солдат? – Ни черт, ни лиц,

Ни лет. Скелет – раз нет

Лица: газетный лист!

…………………………………

Что для таких господ –

Закат или рассвет?

Глотатели пустот,

Читатели газет!

(«Читатели газет»)

Меняется поэтический язык Цветаевой, обретшей некое высокое косноязычие. Все в стихе подчиняется пульсирующему вспыхивающему и внезапно обрывающемуся ритму. Смелое, порывистое дробление фразы на отдельные смысловые куски, ради почти телеграфной сжатости, при которой остается только самые необходимые акценты мысли, - становится характерной приметой ее стиля. Она сознательно разрушает музыкальность традиционной стихотворной формы: «Я не верю стихами, которые льются. Рвутся – да!».

Некоторый успех, который сопутствовал Цветаевой в эмигрантском литературном мире в первые два парижских года, сходят на нет. Интерес к её поэзии падает, хотя печатаются её поэмы «Крысолов» и «Лестница», а в 1928 году выходит сборник стихов «После России (Лирика 1922-1925 гг.)», стихотворные произведения становятся все труднее устроить в печати. Заработки мужа были небольшими и случайными, он метался от одного занятия к другому: снимался статистом в кино, пробовал себя в журналистской деятельности. Уже в конце 20-х годов он всё больше принимает то, что происходит в Советской России, и начинает мечтать о возвращении домой. В начале 30-х годов его вербует советская разведка и он становится одним из активнейших деятелей «Союза возвращения на Родину». Подходила к концу чешская стипендия. «Эмиграция делает меня прозаиком», - признавалась Цветаева. Проза писалась быстрее и её охотнее издавали, поэтому волею судеб в 30-ые годы главное место в творчестве Цветаевой занимают прозаические произведения. Как и многие русские писатели в эмиграции, она обращает свой взгляд в прошлое, к канувшему в небытие миру, пытаясь воскресить ту идеальную с высоты прожитых лет атмосферу в которой она выросла, которая ее сформировала как человека и поэта. Так возникают очерки «Жених», «Дом у старого Пимена», уже упоминавшееся «Мать и музыка», «Отец и его музей» и другие. Уход из жизни ее современников, людей, которых она любила и почитала, служит поводом для создания мемуаров-реквиемов: «Живое о живом» (Волошин), «Пленный дух» (Андрей Белый), «Нездешний вечер» (Михаил Кузьмин), «Повесть о Сонечке» (С.Я. Голлидей). Пишет Цветаева и статьи, посвященные проблемам творчества («Поэт и время», «Искусство при свете совести», «Поэты с историей и поэты без истории» и другие). Особое место занимает цветаевская «пушкиниана», - очерки «Мой Пушкин» (1936), «Пушкин и Пугачев»» (1937), стихотворный цикл «Стихи к Пушкину» (1931). Перед гением этого поэта она преклонялась с младенческих лет, и работы о нем тоже носят автобиографический характер.

Но проза не могла вытеснить поэзию. Писать стихи было для Цветаевой внутренней необходимостью. Ни один сборник стихов теперь не обходится без своеобразной оды ее верному другу – письменному столу (цикл «Стол»). Часто в ее стихах проскальзывает ностальгические интонации по утраченному дому. Но признавая за Советской России будущее, для себя она в возвращении на родину смысла не видит. «Здесь я не нужна, Там я невозможна», - напишет она в письме к Тесковой. Лишь следующее поколение, поколение детей, считает Цветаева, сможет вернуться домой. Детям принадлежит будущее и они должны сами сделать свой выбор, не оглядываясь на отцов, ведь «наша совесть – не ваша совесть!» и «наша ссора – не ваша ссора», а потому «Дети! Сами творите брань Дней своих». В «Стихах к сыну» Цветаева напутствует своего семилетнего Мура:

Нас родина не позовет!

Езжай, мой сын, домой – вперед –

В свой край, в свой век, в свой час, – от нас –

В Россию – вас, в Россию – масс,

В наш-час – страну! в сей-час – страну!

В на-Марс – страну! в без-нас – страну!

Возращение

Весной 1937 года, исполненная надежд на будущее, уехала в Москву дочь Цветаевой, Ариадна, еще в шестнадцать лет принявшая советское гражданство. А осенью Сергей Эфрон, продолжавший свою деятельность в «Союзе возвращения на Родину» и сотрудничество с советской разведкой, оказался замешанным в не очень чистоплотную историю, получившую широкую огласку. Ему пришлось в спешке покинуть Париж и тайно переправляться в СССР. Отъезд Цветаевой был предрешен.

Она находится в тяжелом душевном состоянии, более полугода ничего не пишет. Готовит к отправке свой архив. Из творческого молчания ее вывели сентябрьские события 1938 года. Нападение Германии на Чехословакию вызвало ее бурное негодование, вылившееся в цикле «стихи к Чехии».

О мания! О мумия

Величия!

Сгоришь,

Германия!

Безумие,

Безумие

Творишь!

(«Германии»)

12 июня 1939 года Цветаева с сыном уезжает в Москву. Радость от соединения семьи длится недолго. В августе арестовали и отправили в лагерь дочь, а в октябре – мужа Цветаевой. Цветаева скитается с часто болеющим Муром по чужим углам, стоит в очередях с передачами Але и Сергею Яковлевичу. Чтобы прокормиться она занимается переводами, с головой уходя в работу. «Я перевожу по слуху – и по духу (вещи). Это больше, чем смысл», - такой подход подразумевал поистине подвижнический труд. На свои стихи времени не хватало. Среди переводческих тетрадей затерялось лишь несколько прекрасных стихотворений, отражавших ее душевное состояние:

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный…

(Февраль 1941)

Ее пытаются поддержать Пастернак и Тарасенков, осенью 1940 года предпринимается попытка издать небольшой сборник ее стихов. Марина Ивановна тщательно составляет его, но из-за отрицательной рецензии К. Зелинского, объявившего стихи «формалистическими», хотя при личных встречах с Цветаевой он хвалил их, сборник был зарезан.

В апреле 1941 года Цветаеву принимают в профком литераторов при Гослитиздате, но силы ее на исходе: «Я свое написала, могла бы еще, но свободно могу не».

Кончина

Война прервала ее работу над переводом Г. Лорки, журналам становится не до стихов. Восьмого августа, не выдержав бомбежек, Цветаева вместе с несколькими писателями эвакуируется в городок Елабугу на Каме. Работы, даже самой черной, для нее нет. Она пытается найти что-нибудь в Чистополе, где находится большинство московских литераторов. 28 августа, обнадеженная, возвращается в Елабугу. 31 августа 1941 года покончила жизнь самоубийством (повесилась) в доме Бродельниковых, куда вместе с сыном была определена на постой. Оставила три предсмертные записки: тем, кто будет её хоронить («эвакуированным», Асеевым и сыну). Оригинал записки «эвакуированным» не сохранился (был изъят в качестве вещественного доказательства милицией и утерян), её текст известен по списку, который разрешили сделать Георгию Эфрону.
Записка сыну:

Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.

Записка Асеевым:

Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь - просто взять его в сыновья - и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына - заслуживает. А меня - простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете - увезите с собой. Не бросайте!

Записка «эвакуированным»:

Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы - страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом - сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте.

Марина Цветаева похоронена 2 сентября 1941 года на Петропавловском кладбище в г. Елабуге . Точное расположение её могилы неизвестно. На южной стороне кладбища, у каменной стены, где находится её затерявшееся последнее пристанище, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева , «между четырёх безвестных могил 1941 года» установила крест с надписью «В этой стороне кладбища похоронена Марина Ивановна Цветаева». В 1970 году на этом месте было сооружено гранитное надгробие. Позднее, будучи уже в возрасте за 90, Анастасия Цветаева стала утверждать, что могила находится на точном месте захоронения сестры и все сомнения являются всего лишь домыслами. С начала 2000-х годов место расположения гранитного надгробия, обрамлённое плиткой и висячими цепями, по решению Союза писателей Татарстана именуется «официальной могилой М. И. Цветаевой». В экспозиции Мемориального комплекса М. И. Цветаевой в Елабуге демонстрируется также карта мемориального участка Петропавловского кладбища с указанием двух «версионных» могил Цветаевой - по так называемым «чурбановской» версии и «матвеевской» версии. Среди литературоведов и краеведов единой доказательной точки зрения по этому вопросу до сих пор нет.

Борис Пастернак сказал о ее кончине: «Марина Цветаева всю жизнь заслонялась от повседневности работой, и когда ей показалось, что это непозволительная роскошь и ради сына она должна временно пожертвовать увлекательную страстью и взглянуть кругом трезво, она увидела хаос, не пропущенный сквозь творчество, неподвижный, непривычный, косный, и в испуге отшатнулась, и, не зная, куда деться от ужаса, впопыхах спряталась в смерть, сунула голову в петлю, как под подушку».

Могила ее неизвестна.

Однажды, будучи в эмиграции, она написала:

И к имени моему

Марина – прибавьте: мученица.

Мне бы хотелось закончить свой реферат стихотворением М.И.Цветаевой «Кто создан из камня, кто создан из глины», потому что, как мне кажется, именно оно отражает сущность М. И.Цветаевой.

Особое выражение предоктябрьская эпоха нашла в поэзии М.А. Во-лошина и М.И. Цветаевой, организационно не связавших себя ни с какими литературными группировками и не разделявших ни одной из современных им литературных программ.

В начале творческого пути Максимилиан Александрович Волошин (наст. фам.– Кириенко-Волошин; 1877–1932) примыкал к символи-стам, печатался в символистских журналах «Весы», «Золотое руно», сотрудничал с акмеистами в «Аполлоне», испытал влияние француз-ских символистов и живописцев-импрессионистов.

В предреволюционное время вышли три книги Волошина: «Сти-хотворения. 1900–1910» (М., 1910), «Лики творчества» –книга худо-жественной критики (СПб., 1914) и «Иверни» –избранные стихотворения (М., 1918).

Начало века была для Волошина периодом становления его как поэта и художника. Об этом времени в одной из автобиографий поэт пишет: «В эти годы – я только впитывающая губка. Я – весь глаза, весь –уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Балеары, Корсика, Сардиния, Андорра, Лувр, Прадо, Ватикан, /Уфицци... Национальная библиотека» .

В этих путешествиях и рождались стихи первых книг Волошина. Одна из основных тем их – «просторы всех веков и стран»; лирический герой Волошина – «странник и поэт, мечтатель и прохожий».

Особое место в лирике Волошина занимают стихи «киммерийских» циклов, написанные поэтом во время путешествий по горам Восточ-ного Крыма. В образе Киммерии для Волошина органически слились темы природы, истории с темой человека. О неразрывном единстве творческого и человеческого «Я» с любимой поэтом восточно-крымской землей говорится во многих его стихах того времени:

<...>

Так вся душа моя в твоих заливах,

О, Киммерии темная страна,

Заключена и преображена.

(«Коктебель»)

Поэзия раннего Волошина в основном носила описательно-созер-дательный характер. Это была лирика раздумий над жизнью человече-ства, над судьбами ушедших культур. Современность нарочито игнорировалась, но если темы современности входили в творчество Волошина, то преломленными через прошлое, по ассоциациям с событиями прошлых времен. По стилю лирика Волошина 1910-х годов была импрессионистической. Его лирический герой сосредоточен на своем внутреннем мире, в «блужданиях» своего духа.

Волошин в те годы все-таки испытал влияние поэтического стиля символистов, несмотря на декларированную поэтом независимость от течений, школ, их программ. От них – туманная изысканность его поэтических образов, таинственная неопределенность, недосказан-ность, музыкальная напевность стиха. Поэтические интонации Брюсова, Блока, влияние философской лирики Вл. Соловьева чувствуются во многих стихах Волошина:

<...>

И я читал ее судьбу

В улыбке внутренней зачатья,

В улыбке девушек в гробу,

В улыбке женщин в миг объятья.

<...>

Но, неизменна и не та,

Она сквозит за тканью зыбкой,

И тихо светятся уста

Неотвратимою улыбкой.

(«Она»)

Пределы своего внутреннего мира поэт разрывает экскурсами в историю Франции, ее культуры, стран Средиземного моря, допетровской Руси, созерцательным описанием природы любимого Крыма.

Я вижу грустные торжественные сны –

Заливы гулкие земли глухой и древней,

Где в поздних сумерках грустнее и напевней

Звучат пустынные гекзаметры волны...

Брюсов высоко ценил Волошина как поэта, «любящего стих и слово» . «В каждом стихотворении,– писал Брюсов,– есть что-нибудь останавливающее внимание: своеобразие выраженного в нем чувства, или смелость положенной в основание мысли (большею частью крайне парадоксальной), или оригинальность размера стиха, или просто новое сочетание слов, новые эпитеты, новые рифмы» .

Как и на всех русских художников, огромное воздействие на Волошина оказала революция 1905–1907 гг. 9 января он был в Петербурге, видел войска на Невском, оказался свидетелем расстрела безоружных людей. О своем восприятии тех дней поэт писал в статье «Кровавая неделя в Петербурге». Для него 9 января знаменовало крах идеи самодержавия. Война самодержавия с народом на всю жизнь оставила след в душе поэта.

Реальные события первой русской революции отразились в твор-честве Волошина неоднозначно. В его сознании они как бы включали опыт прошлых веков, вызывали философские раздумья, тайные «про-зрения», отражаясь сквозь призму сложного, подчас причудливого мира души поэта. Именно в годы революции сформировалось отрицательное отношение Волошина ко всякому насилию человека над человеком, бунтарское свободолюбие, пророческая дальнозоркость и характерная для него, не раз проявлявшаяся социальная близорукость.

В годы реакции Волошин обнаруживает интерес к буддизму, тео-софии, оккультным знаниям. Впоследствии поэт назовет свои духов-ные искания того времени «блужданиями духа». «Познание самого себя» подчас оборачивалось желанием стать поодаль от человеческих бед и радостей, возвыситься до некоей «космической» точки зрения на мир. Поэтому лирический герой многих стихов его – «прохожий, близкий всем, всему чужой».

Но при этом Волошин продолжает раздумывать о судьбах револю-ции; мысль о неизбежности новой революции не покидает его.

Творчество Волошина 1910-х годов отразило настроения той части честной русской интеллигенции, которая, замкнувшись в отвлеченных, книжных представлениях о жизни, опираясь подчас на эмоциональное восприятие происходящего, испытала на определенном этапе развития острой классовой борьбы чувство неуверенности, растерянности перед реальностью («А я стою один меж них//В ревущем пламени и дыме...»), опрокинувшей ее абстрактно-гуманистическое восприятие жизни.

События Октября 1917 г. заставили Волошина многое пересмотреть в своей общественной позиции и во взглядах на искусство. Чуждав-шийся тем политических, современных, избравший в 1910-е годы позицию наблюдателя жизни, Волошин теперь раздумывает о позиции художника, долге, проблемах поэзии. Эти мысли, переживания поэта отражены в стихах 1918–1919 гг., объединенных Волошиным под названием «Пути России». Но политические темы поэт разрабатывает опосредованно, через исторические аналогии из стихийно-народных движений Разина и Пугачева:

Мы устроим в стране благолепье вам,

Как, восставши из мертвых с мечом,

Три угодника – с Гришкой Отрепьевым

Да с Емелькой придем Пугачом.

(«Стенькин суд», 1917)

Итог творческих поисков поэта, стремление занять определенную позицию в новом мире, быть «не изгоем», «пасынком России», а ее сыном звучит в стихотворении-исповеди, лирическом завещании М.Волошина, подводящем итог его 30-летней поэтической деятельности,– «Дом поэта» (1926):

<...>

Будь прост, как ветер, неистощим, как море,

И памятью насыщен, как земля.

Люби далекий парус корабля

И песню волн, шумящих на просторе.

Весь трепет жизни всех веков и рас

Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.

Сравнивая послеоктябрьские стихи поэта с его дооктябрьским твор-чеством, Марина Цветаева писала в воспоминаниях о Волошине «Живое о живом», что благодаря революции «этот французский, прусский поэт начала века стал и останется русским поэтом» .

В дооктябрьской лирике Марины Ивановны Цветаевой (1892–1941) отразилась духовная драма интеллигенции, не сумевшей обрести для себя в бурном водовороте жизни ни общественных, ни духовных идеалов. Стихи Цветаевой предреволюционных лет – лирика одино-чества, отъединенности от окружающего и в то же время – бесконеч-ной тоски по людям, счастью. Цветаева была, по ее словам, чужой и в жизни, и в литературных кругах. К литературным традициям у нее было тоже свое, оригинальное отношение. «Скажу по правде,– писала она А. Тесковой в 1928 г.,– что я в каждом кругу – чужая, всю жизнь. Среди политиков так же, как среди поэтов». Жизненным Цветаевой стал лозунг «одна – из всех – за всех – противу всех!..» Эта позиция заведет ее вскоре в жизненный тупик. Такой же была ее литературная позиция–романтическое бунтарство против всех основанное на абстрактном максимализме идеалов. Отсюда проистекает смешение в ее творчестве разнообразных традиций.

М. Цветаева начала писать стихи рано. В 1910 г. вышел уже ее первый поэтический сборник «Вечерний альбом». Он был издан не-большим тиражом, но, несмотря на это, обратил на себя внимание Брюсова, Волошина, отметивших внутреннее своеобразие и талантли-вость поэтессы. Брюсов оценил ее стихи как «настоящую поэзию интимной жизни». Вскоре были опубликованы две другие книжки стихов Марины Цветаевой: «Волшебный фонарь» (1912) и «Из двух книг» (1913). В них обозначились уже основные темы всего творчества Цветаевой: любовь, Россия, поэзия.

Любимыми книгами поэтессы, по ее воспоминаниям, были: в детстве – «Ундина» Жуковского, в юности – Ростан, затем – Гейне, Гёте, Гельдерлин; из русских поэтов особый интерес она испытала к Державину, Некрасову, из современников – к Пастернаку. Характер-но следующее уточнение Цветаевой: «Пушкинских «Цыган» с 7 лет по нынешний день – до страсти. «Евгения Онегина» не любила никогда. Любимые книги в мире те, с которыми сожгут: «Нибелунги», «Илиада», "Слово о полку Игореве"». «Такими крутыми поворотами – от лейте-нанта Шмидта к Наполеону, от Ростана к... Гёте и Гельдерлину – отмечена была юность Цветаевой, и в этом сказалась, быть может, самая резкая, самая глубокая черта ее человеческого характера – своеволие, постоянное стремление <...> оставаться "самой по себе"» .

Цветаева безгранично любила жизнь, но предъявляла ей максима-листские требования, отвлеченные от подлинных путей ее развития. Общественная, философская и эстетическая позиция Цветаевой резко отделяла ее и от символистов, и от акмеистов. Она была в литературе начала века поистине «сама по себе». Но неприятие действительности не влекло поэтессу в «миры иные», а приятие совсем не было похожим на программно-патетическую жизнерадостность акмеистов. Лирика Цветаевой оптимистична, хотя в ранних стихах она отдала дань модной тогда в декадентской поэзии теме смерти. Несмотря на все жизненные невзгоды, на нее обрушившиеся, поэтесса страстно любила жизненное горение. Лишь в конце творческого пути зазвучат в ее поэзии ноты усталости, безнадежности, возникнет желание «творцу вернуть билет».

Октябрьскую революцию М. Цветаева не приняла. Дух фрондерст-ва, несогласия бросил ее от программной аполитичности к апологии «белого движения». В 1922 г. она уехала за границу к мужу – бывшему офицеру Добровольческой армии. Начались тяжелые годы без Родины, Вначале – в кругу антисоветски настроенной белой эмиграции, затем – в полном одиночестве. Белоэмигранты скоро почувствовали в ней «не свое», рубеж, который отделял Цветаеву от них; она и сама обозначила эти грани («Стихи к сыну», 1932).

Оригинальная поэтическая манера Цветаевой, определившая ее место в истории русской поэзии XX в., складывается уже в ранний период творчества поэтессы. При всей книжной романтичности ранняя лирика Цветаевой отличалась умением нарисовать характер из деталей быта, обстановки, пейзажа, яркой афористичностью, экспрессией вы-ражения чувства и мысли, сочетанием разговорной интонации с высокой торжественной лексикой. Тогда уже наметились свойственные поэзии Цветаевой контрасты лексических рядов – сочетание бытового прозаизма и высокой патетической лексики, построение стихотворения на одном выделенном слове, словообразование от одного или близкого ему фонетического корня. Лирика Цветаевой отличалась многообразием поэтических поисков, открытиями новых возможностей русского стиха – от изысканно романтических стилизаций к передаче высокого драматизма человеческого переживания.

В своем мироощущении и способе его поэтического выражения Цветаева – автор любовных стихов (которые занимают большое место в ее дооктябрьской лирике) – глубоко отлична от своей современницы – Анны Ахматовой. «Песенкам разлук» Ахматовой:

Так беспомощно грудь холодела,

Но шаги мои были легки.

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки.

<...>

Это песня последней встречи,

Я взглянула на темный дом.

Только в спальне горели свечи

Равнодушно-желтым огнем.

(«Песня последней встречи», 1911)

– противостоит у Цветаевой «цыганская страсть разлуки»:

Цыганская страсть разлуки!

Чуть встретишь – уж рвешься прочь.

Я лоб уронила в руки

И думаю, глядя в ночь:

Никто, в наших письмах роясь,

Не понял до глубины,

Как мы вероломны, то есть –

Как сами себе верны.

(1915)

Различие их поэтического стиля очевидно. У Ахматовой – камерность чувства, у Цветаевой – бурный порыв, патетически-напряженные ин-тонации, резкие срывы ритма.

Во имя любви героиня Цветаевой готова вступить в спор даже с Богом:

<...>

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других,– у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя –замолчи! –

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

(«Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес...»)

Говоря о том, что лирические темы ранней Цветаевой как бы стягивались к единому центру–теме любви, Вс. Рождественский выделял как основное, глубинное, что определяло звучание стихов поэтессы,– русское национальное начало. Но воплощение его в твор-честве Цветаевой было, в отличие от того, как оно выразилось в поэзии Ахматовой, глубоко экспрессивным. «Древняя Русь,– писал Рождест-венский,– предстает в стихах молодой Цветаевой как стихия буйства, своеволия, безудержного разгула души. Возникает образ женщины, преданной бунтарству, самовластно отдающейся прихотям сердца, в беззаветной удали как бы вырвавшейся на волю из-под тяготевшего над нею векового гнета. Любовь ее своевольна, не терпит никаких преград, полна дерзости и силы. Она – то стрельчиха замоскворецких бунтов, то ворожея-книжница, то странница дальних дорог, то участ-ница разбойных ватаг, то чуть ли не боярыня Морозова. Ее Русь поет, причитает, пляшет, богомольствует и кощунствует во всю ширь русской неуемной натуры» .

Поэзия ранней Цветаевой по форме тяготеет к традиции русской народной песни. Стихи поэтессы о России – это песни о родных просторах, ветрах над полями, бубенцах ямщиков. Но «русская тема» в творчестве Цветаевой тех лет по своей тональности глубоко отлична от темы России в поэзии Блока, Ахматовой. Для Цветаевой Россия – всегда в непокорстве, бунте, ветровом, стихийном, этой стихией сво-еволия и непокорства охвачена и старая Русь –Лжедимитрий, Мни-шек, вольница Разина, Русь бродяг и кабацких ярыжек. Поэтесса как бы воплощается в каждого из героев, в душе которого побеждает близкий ей дух бунтарства «дерзкой крови»:

Другие – с очами и с личиком светлым,

А я-то ночами беседую с ветром.

Не с тем – италийским

Зефиром младым,–

С хорошим, с широким,

Российским, сквозным!

(1920)

Лирика Цветаевой предельно экспрессивна. Достижения поэтической культуры XX в., опыты в реорганизации русского стиха, предпринятые современниками поэтессы, вошли в ее стих.

Новый этап творческого развития Цветаевой начинается в 20-е годы; меняется лирическая интонация стиха, поэтесса начинает тяго-теть к формам лиро-эпическим (сб. «Разлука», «Ремесло», незавершен-ная трилогия «Гнев Афродиты»).

В статье «Поэт и время» (1932) Цветаева прозорливо отмечала, что «лучше всего послужит поэт своему времени, когда даст ему через себя сказать, сказаться».

Через саму Цветаеву «сказалось» и трагическое время гражданской войны, и годы эмиграции, которые она пережила вместе со многими русскими людьми после Октябрьской революции. Эмиграцию, как писала она А. Тесковой о своей жизни в Берлине и Париже, она «не приняла». Не приняла ее и эмиграция, и Франция.

В июне 1939 г. Цветаева вернулась в Россию. Но и здесь, как и в зарубежье, она оказалась в одиночестве. Ее муж С.Я. Эфрон и дочь Ариадна вскоре были арестованы. В 1941 г. началась война. Цветаева вместе с группой писателей эвакуировалась в Елабугу. После неудачных попыток найти работу, оказавшись без всякой поддержки, она покон-чила с собой.

Написанное Цветаевой в годы «серебряного века» – только начало ее творческого пути. Но в ее ранних стихах уже определенно обозна-чились тенденции развития ее поэзии в 1920–1930-е годы. В этом их значение. Зарубежное ее творчество есть уже часть истории русской поэзии всего XX века, которая без Цветаевой немыслима.